» - одно из самых знаменитых произведений Р. Сабатини. Приключения героя Блада заинтересовали кинематографистов и по книге был создан фильм, получивший значительный успех у зрителей. В романе рассказывается о приключениях благородного человека, бывшего доктора, волею судьбы ставшего капитаном корабля пиратов .
Об авторе приозведения
Рафаэль Сабатини - знаменитый итальянский и английский писатель , автор популярных книг в жанре исторического приключенческого романа . Родился в семье оперных певцов, выступающих на многих сценах мира, поэтому ребенок жил у родителей матери в Британии. Когда родители открыли школу пения в Португалии, то забрали сына к себе, где он учился в школе. Позже Рафаэля отправили в Швейцарию, где он, помимо итальянского, английского и португальского, выучил еще немецкий и французский. В семнадцать лет он прибывает в Англию работать переводчиком. Писать он начал в двадцатилетнем возрасте, но первый роман вышел в свет только когда Сабатини исполнилось тридцать лет.
Перу Сабатини принадлежат такие произведения как:
- «Морской ястреб»
- «Суд герцога»
- «Лето Святого Мартина»
- «Под знаменем быка»
Краткое содержание книги «Одиссея капитана Блада»
Это приключенческий роман посвящен Питеру Бладу, который жил он в XVII веке, был врачом , и в один прекрасный момент оказался в городе Бриджуотере. Лорд Гилдой, поднявший мятеж в Монмуте, получает ранение, и врача Блада приводят к нему, чтобы оказать первую помощь . В то время, когда Питер перевязывает раны Гилдою, их обнаруживают представители правительства и арестовывают всех, кто находится в этом доме , в том числе и хозяина, и Блада, и Джереми Питта, знакомого, который привез доктора к раненому лорду.
Вскоре состоялся суд, на котором доктор был обвинен в попытке сместить действующие власти и государственной измене, приговор суров - повешение . Однако судьба смилостивилась над ним в лице короля Якова II. Тому нужно было, чтобы кто-то обрабатывал плантации на Барбадосе , и доктор походил для этого абсолютно. Вместе с остальными мятежниками, его переправляют на работы в колонии .
Блада продают в услужение полковнику Бишопу, но и тут он находит себе дело. Как доктор, он становится домашним лекарем губернатора Стида и его семьи . У полковника есть прекрасная родственница Арабелла Бишоп , чьи глаза покорили навек сердце доктора - он безумно влюбился в девушку . Однако вскоре молодому человеку предстоит захватить судно испанцев и сбежать на остров Тортуга вместе с двадцатью товарищами, где царили пиратские законы.
Блад приличный добропорядочный гражданин, ему хочется жить рядом с возлюбленной, но реалии таковы, что приходится присоединиться к товарищам и стать пиратом . Они изменили название судна с «Синко Льягас» на «Арабеллу» и стали нападать на корабли в Карибском море, забирая жемчуг, золото и прочее добро у испанцев. Постепенно, количество судов капитана Блада увеличивается, уже у него эскадра из трех кораблей, он стал нападать на города .
В Мейне, испанском городе, эскадра попала в ловко спланированную ловушку , не рассчитав, что они столкнутся с таким коварным противником, как Мигель де Эспиноса. Но пиратам сопутствует удача, они снова выходят сухими из воды и с богатым уловом. На море происходит открытое сражение между противниками . Дон Мигель теряет два своих дорогих судна , несмотря на большой перевес в силе и оснащенности.
На одном из кораблей находились заложники - Арабелла Бишоп и лорд Джулан, который служил у министра иностранных дел . Арабелла, узнав, что капитаном на судне является Блад, не выразила благодарности, а наоборот, накинулась на него с обвинениями . Питер страшно расстроился, не такой прием он ожидал от любимой девушки. Ему пришлось взять от лорда Джулиана офицерский патент…
Рафаэль Сабатини.
Глава I. ПОСЛАНЕЦ
Питер Блад, бакалавр медицины, закурил трубку и склонился надгоршками с геранью, которая цвела на подоконнике его комнаты, выходившейокнами на улицу Уотер Лэйн в городке Бриджуотер. Блад не заметил, что из окна на противоположной стороне улицы за ним сукором следят чьи-то строгие глаза. Его внимание было поглощено уходом зацветами и отвлекалось лишь бесконечным людским потоком, заполнившим всюузенькую улочку. Людской поток вот уж второй раз с нынешнего утра струилсяпо улицам городка на поле перед замком, где незадолго до этого Фергюсон,капеллан герцога, произнес проповедь, в которой было больше призывов кмятежу, нежели к богу. Беспорядочную толпу возбужденных людей составляли в основном мужчины сзелеными веточками на шляпах и с самым нелепым оружием в руках. У некоторых,правда, были охотничьи ружья, а кое у кого даже мечи. Многие были вооруженытолько дубинками; большинство же тащили огромные пики, сделанные из кос,страшные на вид, но мало пригодные в бою. Среди этих импровизированныхвоинов тесы, каменщики, сапожники и представители других мирных профессий.Бриджуотер, так же как и Таунтон, направил под знамена незаконнорожденногогерцога почти все свое мужское население. Для человека, способного носитьоружие, попытка уклониться от участия в этом ополчении была равносильнапризнанию себя трусом или католиком. Однако Питер Блад -- человек, не знавший, что такое трусость, --вспоминал о своем католичестве только тогда, когда это ему требовалось.Способный не только носить оружие, но и мастерски владеть им, он в этоттеплый июльский вечер ухаживал за цветущей геранью, покуривая трубку с такимбезразличием, будто вокруг ничего не происходило, и даже больше того, бросалвремя от времени вслед этим охваченным военной лихорадкой энтузиастам словаиз любимого им Горация : "Куда, куда стремитесь вы, безумцы? " Теперь вы, быть может, начнете догадываться, почему Блад, в чьих жилахтекла горячая и отважная кровь, унаследованная им от матери, происходившейиз рода морских бродяг Сомерсетшира, оставался спокоен в самый разгарфанатичного восстания, почему его мятежная душа, уже однажды отвергшаяученую карьеру, уготованную ему отцом, была невозмутима, когда вокруг всебурлило. Сейчас вы уже понимаете, как он расценивал людей, спешивших под такназываемые знамена свободы, расшитые девственницами Таунтона, воспитанницамипансионов мадемуазель Блэйк и госпожи Масгров. Невинные девицы разорвалисвои шелковые одеяния, как поется в балладах, чтобы сшить знамена для армииМонмута. Слова Горация, которые Блад презрительно бросал вслед людям,бежавшим по мостовой, указывали на его настроение в эту минуту. Все эти людиказались Бладу глупцами и безумцами, спешившими навстречу своей гибели. Дело в том, что Блад слишком много знал о пресловутом Монмуте и егоматери -- красивой смуглой женщине, чтобы поверить в легенду о законностипритязаний герцога на трон английского короля. Он прочел нелепуюпрокламацию, расклеенную в Бриджуотере, Таунтоне и в других местах, вкоторой утверждалось, что "... после смерти нашего государя Карла II правона престол Англии, Шотландии, Франции и Ирландии со всеми владениями иподвластными территориями переходит по наследству к прославленному иблагородному Джеймсу, герцогу Монмутскому, сыну и законному наследнику КарлаII". Эта прокламация вызвала у него смех, так же как и дополнительноесообщение о том, что "герцог Иоркский Яков приказал отравить покойногокороля, а затем захватил престол". Блад не смог даже сказать, какое из этих сообщений было большей ложью.Треть своей жизни он провел в Голландии, где тридцать шесть лет назадродился этот самый Джеймс Монмут, ныне объявивший себя милостью всевышнегокоролем Англии, Шотландии и т.д. и т.п. Блад хорошо знал настоящих родителейМонмута. Герцог не только не был законным сыном покойного короля, якобысочетавшегося секретным браком с Люси Уолтере, но сомнительно даже, чтобыМонмут был хотя бы его незаконным сыном. Что, кроме несчастий и разрухи,могли принести его фантастические притязания? Можно ли было надеяться, чтострана когда-нибудь поверит такой небылице? А ведь от имени Монмутанесколько знатных вигов подняли народ, на восстание. -- "Куда, куда стремитесь вы, безумцы? " Блад усмехнулся и тут же вздохнул. Как и большинство самостоятельномыслящих людей, он не мог сочувствовать этому восстанию. Самостоятельно жемыслить его научила жизнь. Более мягкосердечный человек, обладающий егокругозором и знаниями, несомненно нашел бы немало причин для огорчения привиде толпы простых, ревностных протестантов, бежавших, как стадо овец набойню. К месту сбора -- на поле перед замком -- этих людей сопровождалиматери, жены, дочери и возлюбленные. Они шли, твердо веря, что оружие в ихруках будет защищать право, свободу и веру. Как и всем в Бриджуотере, Бладубыло известно о намерении Монмута дать сражение нынешней ночью. Герцогдолжен был лично руководить внезапным нападением на королевскую армию,которой командовал Февершем, -- она стояла лагерем у Седжмура. Блад былпочти уверен, что лорд Февершем прекрасно осведомлен о намерениях своегопротивника. Даже если бы предположения Блада оказались ошибочными, он все жеимел основания думать именно так, ибо трудно было допустить, чтобыкомандующий королевской армией не знал своих обязанностей. Выбив пепел из трубки, Блад отодвинулся от окна, намереваясь егозакрыть, и в это мгновение заметил, что из окна дома на противоположнойстороне улицы за ним следили враждебные взгляды милых, сентиментальныхсестер Питт, самых восторженных в Бриджуотере обожательниц красавца Монмута. Блад улыбнулся и кивнул этим девушкам, с которыми находился в дружескихотношениях, а одну из них даже недолго лечил. Ответом на его приветствие былхолодный и презрительный взгляд. Улыбка тут же исчезла с тонких губ Блада;он понял причину враждебности сестер, возросшей с тех пор, как на горизонтепоявился Монмут, вскруживший головы женщинам всех возрастов. Да, сестрыПитт, несомненно, осуждали поведение Блада, считая, что молодой и здоровыйчеловек, обладающий военным опытом, мог бы помочь правому делу, а он в этотрешающий день остается в стороне, мирно покуривает трубку и ухаживает зацветами, в то время как все мужественные люди собираются примкнуть кзащитнику протестантской церкви и готовы даже отдать за него свои жизни,лишь бы только он взошел на престол, принадлежащий ему по праву. Если бы Бладу пришлось обсуждать этот вопрос с сестрами Питт, он сказалбы им, что, вдоволь побродив по свету и изведав множество приключений, оннамерен сейчас продолжать заниматься делом, для которого еще с молодости былподготовлен своим образованием. Он мог бы сказать, что он врач, а не солдат;целитель, а не убийца. Однако Блад заранее знал FIX ответ. Они заявили быему, что сегодня каждый, кто считает себя мужчиной, обязан взять в рукиоружие. Они указали бы ему на своего племянника Джереми, моряка попрофессии, шкипера торгового судна, к несчастью для этого молодого человеканедавно бросившего якорь в бухте Бриджуотера. Они сказали бы, что Джеремиоставил штурвал корабля и взял в руки мушкет, чтобы защищать правое дело.Однако Блад не принадлежал к числу людей, которые спорят. Как я уже сказал,он был самостоятельным человеком. Закрыв окна и задернув занавески, он направился в глубь уютной,освещенной свечами комнаты, где его хозяйка, миссис Барлоу, накрывала настол. Обратившись к ней, Блад высказал вслух свою мысль: -- Я вышел из милости у девушек, живущих в доме через дорогу. В приятном, звучном голосе Блада звучали металлические нотки, несколькосмягченные и приглушенные ирландским акцентом, которые не могли истребитьдаже долгие годы блужданий по чужим странам. Весь характер этого человекасловно отражался в его голосе, то ласковом и обаятельном, когда нужно былокого-то уговаривать, то жестком и звучащем, как команда, когда следовалокому-то внушать повиновение. Внешность Блада заслуживала внимания: он былвысок, худощав и смугл, как цыган. Из-под прямых черных бровей смотрелиспокойные, но пронизывающие глаза, удивительно синие для такого смуглоголица. И этот взгляд и правильной формы нос гармонировали с твердой,решительной складкой его губ. Он одевался во все черное, как и подобалочеловеку его профессии, но на костюме его лежал отпечаток изящества,говорившего о хорошем вкусе. Все это было характерно скорее для искателяприключений, каким он прежде и был, чем для степенного медика, каким он сталсейчас. Его камзол из тонкого камлота был обшит серебряным позументом, аманжеты рубашки и жабо украшались брабантскими кружевами. Пышный черныйпарик Камлот -- тонкое сукно из верблюжьей шерсти отличался столь жетщательной завивкой, как и парик любого вельможи из Уайтхолла . Внимательно приглядевшись к Бладу, вы невольно задали себе вопрос:долго ли сможет такой человек прожить в этом тихом уголке, куда он случайнобыл заброшен шесть месяцев назад? Долго ли он будет заниматься своей мирнойпрофессией, полученной им еще до начала самостоятельной жизни? И все же,когда вы узнаете историю жизни Блада, не только минувшую, но и грядущую, выповерите -- правда, не без труда, -- что, если бы не превратность судьбы,которую ему предстояло очень скоро испытать, он мог бы долго еще продолжатьтихое существование в глухом уголке Сомерсетшира, полностью довольствуясьсвоим скромным положением захолустного врача. Так могло бы быть... Блад был сыном ирландского врача и уроженки Сомерсетширского графства.В ее жилах, как я уже говорил, текла кровь неугомонных морских бродяг, иэтим, должно быть, объяснялась некоторая необузданность, рано проявившаяся вхарактере Питера. Первые признаки ее серьезно встревожили его отца, которыйдля ирландца был на редкость миролюбивым человеком. Он заранее решил, что ввыборе профессии мальчик должен пойти по его стопам. И Питер Блад, обладаяспособностями и жаждой знаний, порадовал своего отца, двадцати лет от родудобившись степени бакалавра медицины в дублинском колледже. После получениястоль радостного известия отец прожил только три месяца (мать умерла занесколько лет до этого), и Питер, наследовав после смерти отца несколько сотфунтов стерлингов, отправился поглядеть на мир, с тем чтобы удовлетворитьсвой неугомонный дух. Забавное стечение некоторых обстоятельств привело егона военную службу к голландцам, воевавшим в то время с французами, а любовьк морю толкнула его во флот. Произведенный в офицеры знаменитым де Ритером",он участвовал в той самой морской битве на Средиземном море, когда был убитэтот знаменитый флотоводец. Полоса жизни Блада после подписания Неймегенского мира нам почтисовершенно неизвестна. Мы знаем, однако, что Питер провел два года виспанской тюрьме, но за что он попал туда, осталось для нас неясным. Бытьможет, именно благодаря этому он, выйдя из тюрьмы, поступил на службу кфранцузам и в составе французской армии участвовал в боях на территорииГолландии, оккупированной испанцами. Достигнув наконец тридцати двух лет,полностью удовлетворив некогда томившую его жажду приключений и чувствуя ктому же, что его здоровье пошатнулось в результате запущенного ранения, онвдруг ощутил сильнейшую тоску по родине и сел в Нанте на корабль,рассчитывая пробраться в Ирландию. Однако здоровье Блада во времяпутешествия ухудшилось, и, когда буря загнала его корабль в Бриджуотерскуюбухту, он решил сойти на берег, тем более что здесь была родина его матери. Таким образом, в январе 1685 года Блад прибыл в Бриджуотер, имея вкармане примерно такое же состояние, с каким одиннадцать лет назад онотправился из Дублина бродить по свету. Место, куда попал Блад, ему понравилось, да и здоровье его здесь быстровосстановилось. После многих приключений, каких другой человек не испытаетза всю свою жизнь, Питер решил обосноваться в этом городе и вернутьсянаконец к своей профессии врача, от которой он, с такой небольшой выгодойдля себя, оторвался. Такова краткая история Питера Блада, или, вернее, та ее часть, котораязакончилась в ночь битвы при Седжмуре, спустя полгода после его прибытия вБриджуотер. Считая, что предстоящее сражение не имеет к нему никакого отношения, --а это вполне соответствовало действительности, -- и оставаясь равнодушным квозбуждению, охватившему в эту ночь Бриджуотер, Блад рано улегся спать. Онспокойно уснул задолго до одиннадцати часов, когда, как вы знаете, Монмут воглаве повстанцев двинулся по дороге на Бристоль, чтобы обойти болото, закоторым находилась королевская армия. Вы знаете также, что численноепревосходство повстанцев и некоторое преимущество, заключавшееся в том, чтоповстанцы имели возможность внезапно напасть на сонную королевскую армию,оказались бесполезными из-за ошибок командования, и сражение было проиграноМонмутом еще до того, как началась рукопашная схватка. Армии встретились примерно в два часа ночи. Блад не слышал отдаленногогула канонады. Только в четыре часа утра, когда начало подниматься солнце,разгоняя остатки тумана над печальным полем битвы, мирный сон Блада былнарушен. Сидя в постели, он протирал глаза, пытаясь прийти в себя. В дверь егодома сильно стучали, и чей-то голос что-то бессвязно кричал. Этот шум иразбудил Питера. Полагая, что его срочно вызывают к какойнибудь роженице, оннабросил на плечи ночной халат, сунул ноги в туфли и выбежал из комнаты,столкнувшись на лестничной площадке с миссис Барлоу. Перепуганная грохотом,она ничего не понимала и металась без толку. Блад успокоил ее и спустилсяоткрыть дверь. На улице в золотых лучах восходящего солнца стоял молодой человек визодранной одежде, покрытой грязью и пылью. Он тяжело дышал, глаза егоблуждали. Находившаяся рядом с ним лошадь была вся в пене. Человек открылрот, но дыхание его прерывалось и он ничего не мог произнести. Блад узнал молодого шкипера Джереми Питта, племянника девушек, которыежили напротив его дома. Улица, разбуженная шумным поведением моряка,просыпалась: открывались двери, распахивались ставни окон, из которыхвыглядывали головы озабоченных и недоумевающих соседей. -- Спокойней, спокойней, -- сказал Блад. -- Поспешность никогда к добруне приводит. Однако юноша, в глазах которого застыл ужас или, быть может, страх, необратил внимания на эти слова. Кашляя и задыхаясь, он наконец заговорил: -- Лорд Гилдой тяжело ранен... он сейчас в усадьбе Оглторп... у реки...я перетащил его туда... он послал меня за вами... Скорее к нему... скорей! Он бросился к доктору, чтобы силой увлечь его за собой в ночном халатеи в домашних туфлях, но доктор уклонился от тянущихся к нему рук. -- Конечно, я поеду, -- сказал он, -- но не в этом же наряде. Блад был расстроен. Лорд Гилдой покровительствовал ему со дня егоприезда в Бриджуотер. Бладу хотелось отплатить чем-нибудь за хорошееотношение к нему, и он был огорчен тем, что для этого представился такойпечальный случай. Ему хорошо было известно, что молодой аристократ был однимиз горячих сторонников герцога Монмута. -- Конечно, я поеду, -- повторил Блад. -- Но прежде всего мне нужноодеться и захватить с собой то, что нам может понадобиться. -- Мы теряем время! -- Спокойно, спокойно. Мы доедем скорее, если не будем спешить. Войдитеи подождите меня, молодой человек. Жестом руки Питт отклонил его приглашение: -- Я подожду здесь. Ради бога, поспешите! Блад быстро поднялся наверх, чтобы одеться и захватить сумку синструментами. Расспросить о ранениях лорда Гилдоя он мог по дороге вусадьбу Оглторп. Обуваясь, Блад разговаривал с миссис Барлоу, дал несколькопоручений, распорядившись заодно и насчет обеда, которого, увы, ему так и несуждено было отведать. Когда доктор наконец спустился на улицу вместе с миссис Барлоу,кудахтавшей, как обиженная наседка, он нашел молодого Питта в окружениитолпы напуганных, полуодетых горожан. В большинстве это были женщины,поспешно сбежавшиеся за новостями о битве. Не составляло труда догадаться,какие именно новости сообщил им Питт, ибо утренний воздух сразу женаполнился плачем и горестными стенаниями. Увидев доктора, уже одетого и с сумкой для инструментов под мышкой,Питт освободился от окружавшей его толпы, стряхнул с себя усталость иотстранил обеих своих тетушек, в слезах цеплявшихся за него. Схватив лошадьза уздечку, он вскочил в седло. -- Поехали! -- закричал он. -- Садитесь позади меня! Не тратя слов, Блад последовал этому совету, и Питт тут же дал шпорылошади. Толпа расступилась. Питер Блад сидел на крупе лошади, отяжеленнойдвойным грузом. Держась за пояс своего спутника, он начал свою одиссею.Питт, которого Блад считал только посланцем раненого мятежника, на самомделе оказался посланцем Судьбы.
Глава II. ДРАГУНЫ КИРКА
Глава III. ВЕРХОВНЫЙ СУДЬЯ
Только два месяца спустя -- 19 сентября 1685 года, -- если выинтересуетесь точной датой, Питер Блад предстал перед судом по обвинению вгосударственной измене. Мы знаем, что он не был в ней повинен, но можно несомневаться в том, что ко времени предъявления ему обвинения он полностьюподготовился к такой измене. За два месяца, проведенных в тюрьме внечеловеческих условиях, трудно поддающихся описанию, Блад страстновозненавидел короля Якова и всех его сторонников. Уже одно то, что Бладвообще смог сохранить разум в такой обстановке, свидетельствует о наличии унего большой силы духа. И все же каким бы ужасным ни было положение этогосовершенно невинного человека, он мог еще благодарить судьбу прежде всего зато, что его вообще вызвали в суд, а затем за то, что суд состоялся именно 19сентября, а не раньше этой даты. Задержка, столь раздражавшая Блада,представляла для него единственную возможность спастись от виселицы, хотя вто время он не отдавал себе в этом отчета. Могло, разумеется, случиться и так, что он оказался бы среди техарестованных, которых на следующий же день после битвы вывели изпереполненной тюрьмы в Бриджуотере и по распоряжению жаждавшего кровиполковника Кирка повесили без суда на рыночной площади. Командир Танжерскогополка, безусловно, поступил бы так же и с остальными заключенными, если быне вмешался епископ Мьюсский, положивший конец этим беззаконным казням. Только за одну неделю, прошедшую после Седжмурской битвы, Февершем иКирк, не устраивая комедии суда, казнили свыше ста человек. Победителямтребовались жертвы для виселиц, воздвигнутых на юго-западе страны; их ничутьне беспокоило, где и как были захвачены эти жертвы и сколько среди них былоневинных людей. Что, в конце концов, стоила жизнь какого-то олуха! Палачиработали не покладая рук, орудуя веревками, топорами и котлами с кипящейсмолой... Но я избавлю вас от описания деталей отвратительных зрелищ, ибо, вконце концов, нас больше занимает судьба Питера Блада, нежели участьповстанцев, обманутых Монмутом. Блад дожил до того дня, когда его вместе с толпой других несчастных,скованных попарно, погнали из Бриджуотера в Таунтон. Не способных ходитьзаключенных, с гноящимися и незабинтованными ранами, солдаты бесцеремоннобросили на переполненные телеги. Кое-кому посчастливилось умереть в пути.Когда Блад, как врач, пытался получить разрешение оказать помощь наиболеестрадавшим, его сочли наглым и назойливым, пригрозив высечь плетьми. Если онсейчас о чем-либо и сожалел, так только о том, что не участвовал ввосстании, организованном Монмутом. Это, конечно, было нелогично, но едва лиследовало ожидать логического мышления от человека в его положении. Весь кошмарный путь из Бриджуотера в Таунтон Блад прошел в кандалахплечом к плечу с тем самым Джереми Питтом, который в значительной степенибыл причиной его несчастий. Молодой моряк все время держался рядом с Бладом.Июль, август и сентябрь они задыхались от жары и зловония в переполненнойтюрьме, а перед отправкой их в суд они вместе были скованы кандалами. Обрывки слухов и новостей понемножку просачивались сквозь толстые стенытюрьмы из внешнего мира. Кое-какие слухи умышленно распространялись средизаключенных -- к их числу относился слух о казни Монмута, повергший вглубочайшее уныние тех, кто переносил все мучения ради этого фальшивогопретендента на престол. Многие из заключенных отказывались верить этомуслуху. Они безосновательно утверждали, что вместо Монмута был казненкакой-то человек, похожий на герцога, а сам герцог спасся, для того чтобывновь явиться в ореоле славы. Блад отнесся к этой выдумке с таким же глубоким безразличием, с какимвоспринял известие о подлинной смерти Монмута. Однако одна позорная детальне только задела Блада, но и укрепила его ненависть к королю Якову. Корольизъявил желание встретиться с Монмутом. Если он не имел намерения помиловатьмятежного герцога, то эта встреча могла преследовать только самую низкую иподлую цель -- насладиться зрелищем унижения Монмута. Позднее заключенные узнали, что лорд Грей, фактически возглавлявшийвосстание, купил себе полное прощение за сорок тысяч фунтов стерлингов. ТутПитер Блад уже не мог не высказать вслух своего презрения к королю Якову. -- Какая же низкая и грязная тварь сидит на троне! Если бы мне былоизвестно о нем столько, сколько я знаю сегодня, несомненно я дал бы поводпосадить меня в тюрьму гораздо раньше, -- заявил он и тут же спросил: -- Акак вы полагаете, где сейчас лорд Гилдой? Питт, которому он задал этот вопрос, повернул к Бладу свое лицо,утратившее за несколько месяцев пребывания в тюрьме почти весь морскойзагар, и серыми округлившимися глазами вопросительно посмотрел на товарищапо заключению. -- Вы удивляетесь моему вопросу? -- спросил Блад. -- В последний раз мывидели его светлость в Оглторпе. Меня, естественно, интересует, где другиедворяне -- истинные виновники неудачного восстания. Полагаю, что история сГреем объясняет их отсутствие здесь, в тюрьме. Все они люди богатые и,конечно, давно уж откупились от всяких неприятностей. Виселицы ждут толькотех несчастных, которые имели глупость следовать за аристократами, а самиаристократы, конечно, свободны. Курьезное и поучительное заключение. Честноеслово, насколько же еще глупы люди! Он горько засмеялся и несколько позже с тем же чувством глубочайшегопрезрения вошел в Таунтонский замок, чтобы предстать перед судом. Вместе сним были доставлены Питт и Бэйнс, ибо все они проходили по одному и тому жеделу, с разбора которого и должен был начаться суд. Огромный зал с галереями, наполненный зрителями, в большинстве дамами,был убран пурпурной материей. Это была чванливая выдумка верховного судьи,барона Джефрейса, жаждавшего крови. Он сидел на высоком председательскомкресле. Пониже сутулились четверо судей в пурпурных мантиях и тяжелых черныхпариках. А еще ниже сидели двенадцать присяжных заседателей. Стража ввела заключенных. Судебный пристав, обратившись к публике,потребовал соблюдения полной тишины, угрожая нарушителям тюрьмой. Шумголосов в зале стал постепенно затихать, и Блад пристально разглядывалдюжину присяжных заседателей, которые дали клятву быть "милостивыми исправедливыми". Однако внешность этих людей свидетельствовала о том, что онине могли думать ни о милости, ни о справедливости. Перепуганные ипотрясенные необычной обстановкой, они походили на карманных воров,пойманных с поличным. Каждый из двенадцати стоял перед выбором: или мечверховного судьи, или веление своей совести. Затем Блад перевел взгляд на членов суда и его председателя -- лордаДжефрейса, о жестокости которого шла ужасная слава. Это был высокий, худой человек лет под сорок, с продолговатым красивымлицом. Синева под глазами, прикрытыми набрякшими веками, подчеркивала блескего взгляда, полного меланхолии. На мертвенно бледном лице резко выделялисьяркие полные губы и два пятна чахоточного румянца. Верховный судья, как было известно Бладу, страдал от мучительнойболезни, которая уверенно вела его к могиле наиболее кратким путем. И докторзнал также, что, несмотря на близкий конец, а может, и благодаря этому,Джефрейс вел распутный образ жизни. -- Питер Блад, поднимите руку! Хриплый голос судебного клерка вернул Блада к действительности. Онповиновался, и клерк монотонным голосом стал читать многословноеобвинительное заключение: Блада обвиняли в измене своему верховному изаконному владыке Якову II, божьей милостью королю Англии, Шотландии,Франции и Ирландии. Обвинительное заключение утверждало, что Блад не тольконе проявил любви и почтения к своему королю, но, соблазняемый дьяволом,нарушил мир и спокойствие королевства, разжигал войну и мятеж с преступнойцелью лишить своего короля короны, титула и чести, и в заключение Бладупредлагалось ответить: виновен он или не виновен? -- Я ни в чем не виновен, -- ответил он не задумываясь. Маленький остролицый человек, сидевший впереди судейского стола,подскочил на своем месте. Это был военный прокурор Полликсфен. -- Виновен или не виновен? -- закричал он. -- Отвечайте теми жесловами, которыми вас спрашивают. -- Теми же словами? -- переспросил Блад. -- Хорошо! Не виновен. -- И,обращаясь к судьям, сказал: -- Я должен заявить, что не сделал ничего, о чемговорится в обвинительном заключении. Меня можно обвинить только внедостатке терпения во время двухмесячного пребывания в зловонной тюрьме,где мое здоровье и моя жизнь подвергались величайшей опасности... Он мог бы сказать еще многое, но верховный судья прервал его мягким,даже жалобным голосом: -- Я вынужден прервать вас. Мы ведь обязаны соблюдать общепринятыесудебные нормы. Как я вижу, вы не знакомы с судебной процедурой? -- Не только не знаком, но до сих пор был счастлив в своем неведении.Если бы это было возможно, я вообще с радостью воздержался бы от подобногознакомства. Слабая улыбка на мгновенье скользнула по грустному лицу верховногосудьи. -- Я верю вам. Вы будете иметь возможность сказать все, что хотите,когда выступите в свою защиту. Однако то, что вам хочется сказать сейчас, инеуместно и незаконно. Блад, удивленный и обрадованный явной симпатией и предупредительностьюсудьи, выразил согласие, чтобы его судили бог и страна . Вслед за этимклерк, помолившись богу и попросив его помочь вынести справедливый приговор,вызвал Эндрью Бэйнса, приказал ему поднять руку и ответить на обвинение. ОтБэйнса, признавшего себя невиновным, клерк перешел к Питту, и последнийдерзко признал свою вину. Верховный судья оживился. -- Ну, вот так будет лучше, -- сказал он, и его коллеги в пурпурныхмантиях послушно закивали головами. -- Если бы все упрямились, как вот этинесомненные бунтовщики, заслуживающие казни, -- и он слабым жестом рукиуказал на Блада и Бэйнса, -- мы никогда бы не закончили наше дело. Зловещее замечание судьи заставило всех присутствующих содрогнуться.После этого поднялся Полликсфен. Многословно изложив существо дела, покоторому обвинялись все трое подсудимых, он перешел к обвинению ПитераБлада, дело которого разбиралось первым. Единственным свидетелем обвинения был капитан Гобарт. Он живо обрисовалобстановку, в которой он нашел и арестовал трех подсудимых вместе с лордомГилдоем. Согласно приказу своего полковника, капитан обязан был повеситьПитта на месте, если бы этому не помешала ложь подсудимого Блада, которыйзаявил, что Питт является пэром и лицом, заслуживающим внимания. По окончании показаний капитана лорд Джефрейс посмотрел на ПитераБлада: -- Есть ли у вас какие-либо вопросы к свидетелю? -- Никаких вопросов у меня нет, ваша честь. Он правильно изложил то,что произошло. -- Рад слышать, что вы не прибегаете к уверткам, обычным для людейвашего типа. Должен сказать, что никакие увиливания вам здесь и не помоглибы. В конце концов, мы всегда добьемся правды. Можете не сомневаться. Бэйнс и Питт, в свою очередь, подтвердили правильность показанийкапитана. Верховный судья, вздохнув с облегчением, заявил: -- Ну, если все ясно, так, ради бога, не будем тянуть, ибо у нас ещемного дел. -- Сейчас уже в его голосе не осталось и признаков мягкости. -- Яполагаю, господин Полликсфен, что, коль скоро факт подлой измены этих трехмерзавцев установлен и, более того, признан ими самими, говорить больше не очем. Но тут прозвучал твердый и почти насмешливый голос Питера Блада: -- Если вам будет угодно выслушать, то говорить есть о чем. Верховный судья взглянул на Блада с величайшим изумлением, пораженныйего дерзостью, но затем изумление его сменилось гневом. На неестественнокрасных губах появилась неприятная, жесткая улыбка, исказившая его лицо. -- Что еще тебе нужно, подлец? Ты опять будешь отнимать у нас времясвоими бесполезными увертками? -- Я бы хотел, чтобы ваша честь и господа присяжные заседателивыслушали, как это вы мне обещали, что я скажу в свою защиту. -- Ну что же... Послушаем... -- Резкий голос верховного судьи внезапносорвался и стал глухим. Фигура судьи скорчилась. Своей белой рукой снабухшими синими венами он достал носовой платок и прижал его к губам. ПитерБлад понял как врач, что Джефрейс испытывает сейчас приступ боли, вызваннойразрушающей его болезнью. Но судья, пересилив боль, продолжал: -- Говори!Хотя что еще можно сказать в свою защиту после того, как во всем признался? -- Вы сами об этом будете судить, ваша честь. -- Для этого я сюда и прислан. -- Прошу и вас, господа, -- обратился Блад к членам суда, которыебеспокойно задвигались под уверенным взглядом его светло-синих глаз. Присяжные заседатели смертельно боялись Джефрейса, ибо он вел себя сними так, будто они сами были подсудимыми, обвиняемыми в измене. Питер Блад смело вышел вперед... Он держался прямо и уверенно, но лицоего было мрачно. -- Капитан Гобарт в самом деле нашел меня в усадьбе Оглторп, -- сказалБлад спокойно, -- однако он умолчал о том, что я там делал. -- Ну, а что же ты должен был делать там в компании бунтовщиков, чьявина уже доказана? -- Именно это я и прошу разрешить мне сказать. -- Говори, но только короче. Если мне придется выслушать все, что здесьзахотят болтать собакипредатели, нам нужно будет заседать до весны. -- Я был там, ваша честь, для того, чтобы врачевать раны лорда Гилдоя. -- Что такое? Ты хочешь сказать нам, что ты доктор? -- Да, я окончил Тринити-колледж в Дублине. -- Боже милосердный! -- вскричал Джефрейс, в голосе которого вновьзазвучала сила. -- Поглядите на этого мерзавца! -- обратился он к членамсуда. -- Ведь свидетель показал, что несколько лет назад встречал его вТанжере как офицера французской армии. Вы слышали и признание самогоподсудимого о том, что показания свидетеля правильны. -- Я признаю это и сейчас. Но вместе с тем правильно также и то, чтосказал я. Несколько лет мне пришлось быть солдатом, но раньше я был врачом ис января этого года, обосновавшись в Бриджуотере, вернулся к своей профессиидоктора, что может подтвердить сотня свидетелей. -- Не хватало еще тратить на это время! Я вынесу приговор на основаниитвоих же собственных слов, подлец! Еще раз спрашиваю: как ты, выдающий себяза врача, мирно занимавшегося практикой в Бриджуотере, оказался в армииМонмута? -- Я никогда не был в этой армии. Ни один свидетель не показал этого и,осмеливаюсь утверждать, не покажет. Я не сочувствовал целям восстания исчитал эту авантюру сумасшествием. С вашего разрешения, хочу спросить у вас:что мог делать я, католик, в армии протестантов? -- Католик? -- мрачно переспросил судья, взглянув на него. -- Ты --хныкающий ханжа-протестант! Должен сказать тебе, молодой человек, что яносом чую протестанта за сорок миль. -- В таком случае, удивляюсь, почему вы, обладая столь чувствительнымносом, не можете узнать католика на расстоянии четырех шагов. С галерей послышался смех, немедленно умолкший после направленных тудасвирепых взглядов судьи и криков судебного пристава. Подняв изящную, белую руку, все еще сжимавшую носовой платок, иподчеркивая каждое слово угрожающим покачиванием указательного пальца,Джефрейс сказал: -- Вопрос о твоей религии, мой друг, мы обсуждать не будем. Однакозапомни, что я тебе скажу: никакая религия не может оправдать ложь. У тебяесть бессмертная душа. Подумай об этом, а также о том, что всемогущий бог,перед судом которого и ты, и мы, и все люди предстанем в день великогосудилища, накажет тебя за малейшую ложь и бросит в бездну, полную огня икипящей серы. Бога нельзя обмануть! Помни об этом всегда. А сейчас скажи:как случилось, что тебя захватили вместе с бунтовщиками? Питер Блад с изумлением и ужасом взглянул на судью: -- В то утро, ваша честь, меня вызвали к раненому лорду Гилдою. Подолгу профессии я считал своей обязанностью оказать ему помощь. -- Своей обязанностью? -- И судья с побелевшим лицом, перекошеннымусмешкой, гневно взглянул на Блада. Затем, овладев собой, Джефрейс глубоковздохнул и с прежней мягкостью сказал: -- О, мой бог! Нельзя же такиспытывать наше терпение. Ну хорошо. Скажите, кто вас вызывал? -- Находящийся здесь Питт. Он может подтвердить мои слова. -- Ага! Подтвердит Питт, уже сознавшийся в своей измене. И это -- вашсвидетель? -- Здесь находится и Эндрью Бэйнс. Он скажет то же самое. -- Дорогому Бэйнсу еще предстоит самому ответить за свои прегрешения.Полагаю, он будет очень занят, спасая свою собственную шею от веревки. Так,так! И что все ваши свидетели? -- Почему же все, ваша честь? Можно вызвать из Бриджуотера и другихсвидетелей, которые видели, как я уезжал вместе с Питтом на крупе, еголошади. -- О, в этом не будет необходимости, -- улыбнулся верховный судья. -- Яне намерен тратить на вас время. Скажите мне только одно: когда Питт, как выутверждаете, явился за вами, знали ли вы, что он был сторонником Монмута, вчем он уже здесь сознался? -- Да, ваша честь, я знал об этом. -- Вы знали! Ага! -- И верховный судья грозно посмотрел на присяжныхзаседателей, съежившихся от страха. -- И все же, несмотря на это, вы поехалис ним? -- Да, я считал святым долгом оказать помощь раненому человеку. -- Ты называешь это святым долгом, мерзавец?! -- заорал судья. -- Божемилосердный! Твой святой долг, подлец, служить королю и богу! Но не будемговорить об этом. Сказал ли вам этот Питт, кому именно нужна была вашапомощь? -- Да, лорду Гилдою. -- А знали ли вы, что лорд Гилдой был ранен в сражении и на чьейстороне он сражался? -- Да, знал. -- И тем не менее, будучи, как вы нас пытаетесь убедить, лояльнымподданным нашего короля, вы отправились к Гилдою? На мгновение Питер Блад потерял терпение. -- Меня занимали его раны, а не его политические взгляды! -- сказал онрезко. На галереях и даже среди присяжных заседателей раздался одобрительныйшепот, который лишь усилил ярость верховного судьи. -- Господи Исусе! Жил ли еще когда-либо на свете такой бесстыжийзлодей, как ты? -- И Джефрейс повернул свое мертвенно-бледное лицо к членамсуда. -- Я обращаю ваше внимание, господа, на отвратительное поведение этогоподлого изменника. Того, в чем он сам сознался, достаточно, чтобы повеситьего десять раз... Ответьте мне, подсудимый, какую цель вы преследовали,мороча капитана Гобарта враньем о высоком сане изменника Питта? -- Я хотел спасти его от виселицы без суда. -- Какое вам было дело до этого негодяя? -- Забота о справедливости -- долг каждого верноподданного, -- спокойносказал Питер Блад. -- Несправедливость, совершенная любым королевскимслугой, в известной мере бесчестит самого короля. Это был сильный выпад по адресу суда, обнаруживающий, как мне кажется,самообладание Блада и остроту его ума, особенно усиливавшиеся в моментывеличайшей опасности. На любой другой состав суда эти слова произвели быименно то впечатление, на которое и рассчитывал Блад. Бедные, малодушныеовцы, исполнявшие роли присяжных, заколебались. Но тут снова вмешалсяДжефрейс. Он громко, с трудом задышал, а затем неистово ринулся в атаку, чтобысгладить благоприятное впечатление, произведенное словами Блада. -- Владыка небесный! -- закричал судья. -- Видали вы когда-нибудьтакого наглеца?! Но я уже разделался с тобой. Кончено! Я вижу, злодей,веревку на твоей шее! Выпалив эти слова, которые не давали возможности присяжным прислушатьсяк голосу своей совести, Джефрейс опустился в кресло и вновь овладел собой.Судебная комедия была окончена. На бледном лице судьи не осталось никакихследов возбуждения, оно сменилось выражением тихой меланхолии. Помолчав, онзаговорил мягким, почти нежным голосом, однако каждое его слово отчетливораздавалось в притихшем зале: -- Не в моем характере причинять кому-либо вред или радоватьсячьей-либо гибели. Только из сострадания к вам я употребил все эти слова,надеясь, что вы сами позаботитесь о своей бессмертной душе, а не будетеспособствовать ее проклятию, упорствуя и лжесвидетельствуя. Но я вижу, чтовсе мои усилия, все мое сострадание и милосердие бесполезны. Мне не о чембольше с вами говорить. -- И, повернувшись к членам суда, он сказал: --Господа! Как представитель закона, истолкователями которого являемся мы --судьи, а не обвиняемый, должен напомнить вам, что если кто-то, хотя бы и неучаствовавший в мятеже против короля, сознательно принимает, укрывает иподдерживает мятежника, то этот человек является таким же предателем, как итот, кто имел в руках оружие. Таков закон! Руководствуясь сознанием своегодолга и данной вами присягой, вы обязаны вынести справедливый приговор. После этого верховный судья приступил к изложению речи, в которойпытался доказать, что и Бэйнс и Блад виновны в измене: первый -- за укрытиепредателя, а второй -- за оказание ему медицинской помощи. Речь судьи былаусыпана льстивыми ссылками на законного государя и повелителя -- короля,поставленного богом над всеми, и бранью в адрес протестантов и Монмута, окотором он сказал, что любой законнорожденный бедняк в королевстве имелбольше прав на престол, нежели мятежный герцог. Закончив свою речь, он, обессиленный, не опустился, а упал в своекресло и несколько минут сидел молча, вытирая платком губы. Потом, корчасьот нового приступа боли, он приказал членам суда отправиться на совещание. Питер Блад выслушал речь Джефрейса с отрешенностью, котораявпоследствии, когда он вспоминал эти часы, проведенные в зале суда, не разудивляла его. Он был так поражен поведением верховного судьи и быстройсменой его настроений, что почти забыл об опасности, угрожавшей егособственной жизни. Отсутствие членов суда было таким же кратким, как и их приговор: всетрое признавались виновными. Питер Блад обвел взглядом зал суда, и на одномгновение сотни бледных лиц заколебались перед ним. Однако он быстро овладелсобой и услышал, что кто-то его спрашивает: может ли он сказать, почему емуне должен быть вынесен смертный приговор после признания его виновным вгосударственной измене? Он внезапно засмеялся, и смех этот странно и жутко прозвучал в мертвойтишине зала. Правосудие, отправляемое больным маньяком в пурпурной мантии,было сплошным издевательством. Да и сам верховный судья -- продажныйинструмент жестокого, злобного и мстительного короля -- был насмешкой надправосудием. Но даже и на этого маньяка подействовал смех Блада. -- Вы смеетесь на пороге вечности, стоя с веревкой на шее? -- удивленноспросил верховный судья. И здесь Блад использовал представившуюся ему возможность мести: -- Честное слово, у меня больше оснований для радости, нежели у вас.Прежде чем будет утвержден мой приговор, я должен сказать следующее: вывидите меня, невинного человека, с веревкой на шее, хотя единственная моявина в том, что я выполнил свой долг, долг врача. Вы выступали здесь,заранее зная, что меня ожидает. А я как врач могу заранее сказать, чтоожидает вас, ваша честь. И, зная это, заявляю вам, что даже сейчас я непоменялся бы с вами местами, не сменял бы той веревки, которой вы хотитеменя удавить, на тот камень, который вы в себе носите. Смерть, к которой выприговорите меня, будет истинным удовольствием по сравнению с той смертью, ккоторой вас приговорил тот господь бог, чье имя вы здесь так частоупотребляете. Бледный, с судорожно дергающимися губами, верховный судья неподвижнозастыл в своем кресле. В зале стояла полнейшая тишина. Все, кто зналДжефрейса, решили, что это затишье перед бурей, и уже готовились к взрыву. Но никакого взрыва не последовало. На лице одетого в пурпур судьимедленно проступил слабый румянец. Джефрейс как бы выходил из состоянияоцепенения. Он с трудом поднялся и приглушенным голосом, совершенномеханически, как человек, мысли которого заняты совсем другим, вынессмертный приговор, не ответив ни слова на то, о чем говорил Питер Блад.Произнеся приговор, судья снова опустился в кресло. Глаза его былиполузакрыты, а на лбу блестели капли пота. Стража увела заключенных. Один из присяжных заседателей случайно подслушал, как Полликсфен,несмотря на свое положение военного прокурора, втайне бывший вигом, тихосказал своему коллеге-адвокату: -- Клянусь богом, этот черномазый мошенник до смерти перепугалверховного судью. Жаль, что его должны повесить. Человек, способныйустрашить Джефрейса, пошел бы далеко.
Глава IV. ТОРГОВЛЯ ЛЮДЬМИ
Рафаэль Сабатини
Одиссея капитана Блада
Хроника капитана Блада
Одиссея капитана Блада
Глава I
Посланец
итер Блад, бакалавр медицины, закурил трубку и склонился над горшками с геранью, которая цвела на подоконнике его комнаты, выходившей окнами на улицу Уотер Лэйн в городке Бриджуотер.
Блад не заметил, что из окна на противоположной стороне улицы за ним с укором следят чьи-то строгие глаза. Его внимание было поглощено уходом за цветами и отвлекалось лишь бесконечным людским потоком, заполнившим всю узенькую улочку. Людской поток вот уж второй раз с нынешнего утра струился по улицам городка на поле перед замком, где незадолго до этого Фергюсон, капеллан герцога, произнёс проповедь, в которой было больше призывов к мятежу, нежели к богу.
Беспорядочную толпу возбуждённых людей составляли в основном мужчины с зелёными веточками на шляпах и с самым нелепым оружием в руках. У некоторых, правда, были охотничьи ружья, а кое у кого даже мечи. Многие были вооружены только дубинками; большинство же тащили огромные пики, сделанные из кос, страшные на вид, но мало пригодные в бою. Среди этих импровизированных воинов тесы, каменщики, сапожники и представители других мирных профессий. Бриджуотер, так же как и Таунтон, направил под знамёна незаконнорождённого герцога почти всё своё мужское население. Для человека, способного носить оружие, попытка уклониться от участия в этом ополчении была равносильна признанию себя трусом или католиком. Однако Питер Блад - человек, не знавший, что такое трусость, - вспоминал о своём католичестве только тогда, когда это ему требовалось. Способный не только носить оружие, но и мастерски владеть им, он в этот тёплый июльский вечер ухаживал за цветущей геранью, покуривая трубку с таким безразличием, будто вокруг ничего не происходило, и даже больше того, бросал время от времени вслед этим охваченным военной лихорадкой энтузиастам слова из любимого им Горация: «Куда, куда стремитесь вы, безумцы?»
Теперь вы, быть может, начнёте догадываться, почему Блад, в чьих жилах текла горячая и отважная кровь, унаследованная им от матери, происходившей из рода морских бродяг Сомерсетшира, оставался спокоен в самый разгар фанатичного восстания, почему его мятежная душа, уже однажды отвергшая учёную карьеру, уготованную ему отцом, была невозмутима, когда вокруг всё бурлило. Сейчас вы уже понимаете, как он расценивал людей, спешивших под так называемые знамёна свободы, расшитые девственницами Таунтона, воспитанницами пансионов мадемуазель Блэйк и госпожи Масгров. Невинные девицы разорвали свои шёлковые одеяния, как поётся в балладах, чтобы сшить знамёна для армии Монмута. Слова Горация, которые Блад презрительно бросал вслед людям, бежавшим по мостовой, указывали на его настроение в эту минуту. Все эти люди казались Бладу глупцами и безумцами, спешившими навстречу своей гибели.
Дело в том, что Блад слишком много знал о пресловутом Монмуте и его матери - красивой смуглой женщине, чтобы поверить в легенду о законности притязаний герцога на трон английского короля. Он прочёл нелепую прокламацию, расклеенную в Бриджуотере, Таунтоне и в других местах, в которой утверждалось, что «… после смерти нашего государя Карла II право на престол Англии, Шотландии, Франции и Ирландии со всеми владениями и подвластными территориями переходит по наследству к прославленному и благородному Джеймсу, герцогу Монмутскому, сыну и законному наследнику Карла II».
Эта прокламация вызвала у него смех, так же как и дополнительное сообщение о том, что «герцог Йоркский Яков приказал отравить покойного короля, а затем захватил престол».
Блад не смог даже сказать, какое из этих сообщений было большей ложью. Треть своей жизни он провёл в Голландии, где тридцать шесть лет назад родился этот самый Джеймс Монмут, ныне объявивший себя милостью всевышнего королём Англии, Шотландии и т. д. и т. п. Блад хорошо знал настоящих родителей Монмута. Герцог не только не был законным сыном покойного короля, якобы сочетавшегося секретным браком с Люси Уолтере, но сомнительно даже, чтобы Монмут был хотя бы его незаконным сыном. Что, кроме несчастий и разрухи, могли принести его фантастические притязания? Можно ли было надеяться, что страна когда-нибудь поверит такой небылице? А ведь от имени Монмута несколько знатных вигов подняли народ на восстание.
- «Куда, куда стремитесь вы, безумцы?»
Блад усмехнулся и тут же вздохнул. Как и большинство самостоятельно мыслящих людей, он не мог сочувствовать этому восстанию. Самостоятельно же мыслить его научила жизнь. Более мягкосердечный человек, обладающий его кругозором и знаниями, несомненно нашёл бы немало причин для огорчения при виде толпы простых, ревностных протестантов, бежавших, как стадо овец на бойню.
К месту сбора - на поле перед замком - этих людей сопровождали матери, жёны, дочери и возлюбленные. Они шли, твёрдо веря, что оружие в их руках будет защищать право, свободу и веру. Как и всем в Бриджуотере, Бладу было известно о намерении Монмута дать сражение нынешней ночью. Герцог должен был лично руководить внезапным нападением на королевскую армию, которой командовал Февершем, - она стояла лагерем у Седжмура. Блад был почти уверен, что лорд Февершем прекрасно осведомлён о намерениях своего противника. Даже если бы предположения Блада оказались ошибочными, он всё же имел основания думать именно так, ибо трудно было допустить, чтобы командующий королевской армией не знал своих обязанностей.
Выбив пепел из трубки, Блад отодвинулся от окна, намереваясь его закрыть, и в это мгновение заметил, что из окна дома на противоположной стороне улицы за ним следили враждебные взгляды милых, сентиментальных сестёр Питт, самых восторженных в Бриджуотере обожательниц красавца Монмута.
Блад улыбнулся и кивнул этим девушкам, с которыми находился в дружеских отношениях, а одну из них даже недолго лечил. Ответом на его приветствие был холодный и презрительный взгляд. Улыбка тут же исчезла с тонких губ Блада; он понял причину враждебности сестёр, возросшей с тех пор, как на горизонте появился Монмут, вскруживший головы женщинам всех возрастов. Да, сёстры Питт, несомненно, осуждали поведение Блада, считая, что молодой и здоровый человек, обладающий военным опытом, мог бы помочь правому делу, а он в этот решающий день остаётся в стороне, мирно покуривает трубку и ухаживает за цветами, в то время как все мужественные люди собираются примкнуть к защитнику протестантской церкви и готовы даже отдать за него свои жизни, лишь бы только он взошёл на престол, принадлежащий ему по праву.
Главный герой романа - Питер Блад. Его приключения начинаются в городе Бриджуотере незадолго до битвы при Седжмуре. Питер Блад (по образованию бакалавр медицины) оказывает помощь лорду Гилдою, раненному во время восстания Монмута. В дом, где скрывается мятежник, врываются правительственные войска и арестовывают лорда Гилдоя, хозяина дома, Джереми Питта, который привёз Блада к Гилдою, и самого доктора.
19 сентября 1685 года Питер Блад предстал перед судом по обвинению в государственной измене. Суд признал Блада виновным и приговорил к повешению. Но королю Якову II требовались рабы в южных колониях и 1100 бунтовщиков были отправлены туда, в том числе и Питер Блад.
Его, как и других заключенных, доставили на Барбадос, в Бриджтаун, где Питер Блад был продан в рабство полковнику Бишопу за 10 фунтов стерлингов (это было в декабре). Однако вскоре он, благодаря своему лекарскому искусству, стал лечащим врачом губернатора Стида и его супруги. Питер познакомился с мисс Арабеллой Бишоп, очаровательной племянницей полковника Бишопа, девицей двадцати пяти лет и влюбился в неё. В июне-июле 1686 года ему с двадцатью товарищами удаётся захватить испанский сорокапушечный капер «Синко Льягас» и добраться на нём до пиратского прибежища - острова Тортуга.
После долгих и мучительных раздумий (большинство из которых было связано с Арабеллой Бишоп) Блад принимает решение присоединиться к береговому братству. В канун нового 1687 года, после окончания сезона штормов, Питер Блад впервые вышел в море на хорошо оснащённом и полностью укомплектованном фрегате «Арабелла» (именно так теперь называется бывший «Синко Льягас»). Прежде чем он возвратится в мае 1687 года из плаванья, слава о нём промчится по всему Карибскому морю: в Наветренном проливе произошла битва с испанским галеоном, дерзкий налёт на испанскую флотилию, занимающуюся добычей жемчуга у Рио-дель-Хага и захват её, десантная экспедиция на золотые прииски Санта-Мария на Мейне и несколько других, не менее громких дел.
В августе 1687 года небольшая эскадра Блада: «Арабелла», «Ла Фудр» и «Элизабет» - вошла в огромное Маракайбское озеро и совершила нападение на богатейший город испанского Мейна - Маракайбо. Но из-за ошибок Каузака, компаньона Блада, они попали в ловушку, расставленную злейшим врагом Блада - доном Мигелем де Эспиноса. Однако им удалось выскользнуть из ловушки с богатой добычей.
15 сентября 1688 года произошла ещё одна встреча заклятых врагов. Блад снова выиграл сражение, несмотря на двойное превосходство врага, и потопил фрегат «Гидальго» и «Милагросу» - флагман дона Мигеля. Он также спас Арабеллу Бишоп и лорда Джулиана, посланника министра иностранных дел лорда Сэндерленда, которые находились на корабле испанцев в качестве заложников. Однако, вместо благодарности, Арабелла назвала его «вором и пиратом». Это привело Питера в отчаяние, а угроза быть потопленными ямайской эскадрой вынудила Блада принять офицерский патент, который привёз лорд Джулиан, желавший таким образом исполнить свою миссию и очистить Карибское море от пиратов, подобных Питеру Бладу. Примерно через месяц капитан Блад вырывается из ямайского «плена» и возвращается к своей эскадре на Тортугу. Отчаяние от того, что любимая девушка назвала его «вором и пиратом» и что ему не удалось вести честный образ жизни, привело к кризису личности, отчаянию и запою.
В середине февраля 1689 года Блад после многочисленных уговоров товарищей решил согласиться на предложение поступить на службу к французскому адмиралу де Риваролю. Но оказалось, что Питеру Бладу не удалось покончить с пиратством, так как французский адмирал предложил ему настоящий «пиратский» рейд на богатый испанский город Картахену. В середине марта они отплыли в Картахену, но из-за неблагоприятной погоды обе эскадры достигли её только в начале апреля. 5 апреля Картахена, благодаря неукротимой ярости пиратов, сдалась. Добыча составила около сорока миллионов ливров. Но барон де Ривароль сбежал с награбленным. Капитан Блад, погнавшись за ним, спасает лорда Уиллогби, нового генерал-губернатора Вест-Индии и, разгромив эскадру де Ривароля, спасает Порт-Ройял от разграбления. От лорда Питер Блад узнаёт, что Яков II бежал и что Вильгельм III Оранский стал королём Англии.
Обрадованный, что его вынужденная ссылка закончилась, он решает уехать в Англию, но лорд Уиллогби назначает его губернатором Ямайки, вместо полковника Бишопа, забывшего обо всём на свете, мечтавшего лишь о том, как он вздёрнет «докторишку и проклятого пирата» на рее своего корабля. Став губернатором, Питер наконец-то объяснился с Арабеллой и узнал, что она его любит. Так закончилась его долгая и полная приключений одиссея.
Рафаэль Сабатини
Одиссея капитана Блада
Хроника капитана Блада
Одиссея капитана Блада
Глава I
Посланец
итер Блад, бакалавр медицины, закурил трубку и склонился над горшками с геранью, которая цвела на подоконнике его комнаты, выходившей окнами на улицу Уотер Лэйн в городке Бриджуотер.
Блад не заметил, что из окна на противоположной стороне улицы за ним с укором следят чьи-то строгие глаза. Его внимание было поглощено уходом за цветами и отвлекалось лишь бесконечным людским потоком, заполнившим всю узенькую улочку. Людской поток вот уж второй раз с нынешнего утра струился по улицам городка на поле перед замком, где незадолго до этого Фергюсон, капеллан герцога, произнёс проповедь, в которой было больше призывов к мятежу, нежели к богу.
Беспорядочную толпу возбуждённых людей составляли в основном мужчины с зелёными веточками на шляпах и с самым нелепым оружием в руках. У некоторых, правда, были охотничьи ружья, а кое у кого даже мечи. Многие были вооружены только дубинками; большинство же тащили огромные пики, сделанные из кос, страшные на вид, но мало пригодные в бою. Среди этих импровизированных воинов тесы, каменщики, сапожники и представители других мирных профессий. Бриджуотер, так же как и Таунтон, направил под знамёна незаконнорождённого герцога почти всё своё мужское население. Для человека, способного носить оружие, попытка уклониться от участия в этом ополчении была равносильна признанию себя трусом или католиком. Однако Питер Блад - человек, не знавший, что такое трусость, - вспоминал о своём католичестве только тогда, когда это ему требовалось. Способный не только носить оружие, но и мастерски владеть им, он в этот тёплый июльский вечер ухаживал за цветущей геранью, покуривая трубку с таким безразличием, будто вокруг ничего не происходило, и даже больше того, бросал время от времени вслед этим охваченным военной лихорадкой энтузиастам слова из любимого им Горация: «Куда, куда стремитесь вы, безумцы?»
Теперь вы, быть может, начнёте догадываться, почему Блад, в чьих жилах текла горячая и отважная кровь, унаследованная им от матери, происходившей из рода морских бродяг Сомерсетшира, оставался спокоен в самый разгар фанатичного восстания, почему его мятежная душа, уже однажды отвергшая учёную карьеру, уготованную ему отцом, была невозмутима, когда вокруг всё бурлило. Сейчас вы уже понимаете, как он расценивал людей, спешивших под так называемые знамёна свободы, расшитые девственницами Таунтона, воспитанницами пансионов мадемуазель Блэйк и госпожи Масгров. Невинные девицы разорвали свои шёлковые одеяния, как поётся в балладах, чтобы сшить знамёна для армии Монмута. Слова Горация, которые Блад презрительно бросал вслед людям, бежавшим по мостовой, указывали на его настроение в эту минуту. Все эти люди казались Бладу глупцами и безумцами, спешившими навстречу своей гибели.
Дело в том, что Блад слишком много знал о пресловутом Монмуте и его матери - красивой смуглой женщине, чтобы поверить в легенду о законности притязаний герцога на трон английского короля. Он прочёл нелепую прокламацию, расклеенную в Бриджуотере, Таунтоне и в других местах, в которой утверждалось, что «… после смерти нашего государя Карла II право на престол Англии, Шотландии, Франции и Ирландии со всеми владениями и подвластными территориями переходит по наследству к прославленному и благородному Джеймсу, герцогу Монмутскому, сыну и законному наследнику Карла II».
Эта прокламация вызвала у него смех, так же как и дополнительное сообщение о том, что «герцог Йоркский Яков приказал отравить покойного короля, а затем захватил престол».
Блад не смог даже сказать, какое из этих сообщений было большей ложью. Треть своей жизни он провёл в Голландии, где тридцать шесть лет назад родился этот самый Джеймс Монмут, ныне объявивший себя милостью всевышнего королём Англии, Шотландии и т. д. и т. п. Блад хорошо знал настоящих родителей Монмута. Герцог не только не был законным сыном покойного короля, якобы сочетавшегося секретным браком с Люси Уолтере, но сомнительно даже, чтобы Монмут был хотя бы его незаконным сыном. Что, кроме несчастий и разрухи, могли принести его фантастические притязания? Можно ли было надеяться, что страна когда-нибудь поверит такой небылице? А ведь от имени Монмута несколько знатных вигов подняли народ на восстание.
- «Куда, куда стремитесь вы, безумцы?»
Блад усмехнулся и тут же вздохнул. Как и большинство самостоятельно мыслящих людей, он не мог сочувствовать этому восстанию. Самостоятельно же мыслить его научила жизнь. Более мягкосердечный человек, обладающий его кругозором и знаниями, несомненно нашёл бы немало причин для огорчения при виде толпы простых, ревностных протестантов, бежавших, как стадо овец на бойню.
К месту сбора - на поле перед замком - этих людей сопровождали матери, жёны, дочери и возлюбленные. Они шли, твёрдо веря, что оружие в их руках будет защищать право, свободу и веру. Как и всем в Бриджуотере, Бладу было известно о намерении Монмута дать сражение нынешней ночью. Герцог должен был лично руководить внезапным нападением на королевскую армию, которой командовал Февершем, - она стояла лагерем у Седжмура. Блад был почти уверен, что лорд Февершем прекрасно осведомлён о намерениях своего противника. Даже если бы предположения Блада оказались ошибочными, он всё же имел основания думать именно так, ибо трудно было допустить, чтобы командующий королевской армией не знал своих обязанностей.
Выбив пепел из трубки, Блад отодвинулся от окна, намереваясь его закрыть, и в это мгновение заметил, что из окна дома на противоположной стороне улицы за ним следили враждебные взгляды милых, сентиментальных сестёр Питт, самых восторженных в Бриджуотере обожательниц красавца Монмута.
Блад улыбнулся и кивнул этим девушкам, с которыми находился в дружеских отношениях, а одну из них даже недолго лечил. Ответом на его приветствие был холодный и презрительный взгляд. Улыбка тут же исчезла с тонких губ Блада; он понял причину враждебности сестёр, возросшей с тех пор, как на горизонте появился Монмут, вскруживший головы женщинам всех возрастов. Да, сёстры Питт, несомненно, осуждали поведение Блада, считая, что молодой и здоровый человек, обладающий военным опытом, мог бы помочь правому делу, а он в этот решающий день остаётся в стороне, мирно покуривает трубку и ухаживает за цветами, в то время как все мужественные люди собираются примкнуть к защитнику протестантской церкви и готовы даже отдать за него свои жизни, лишь бы только он взошёл на престол, принадлежащий ему по праву.
Если бы Бладу пришлось обсуждать этот вопрос с сёстрами Питт, он сказал бы им, что, вдоволь побродив по свету и изведав множество приключений, он намерен сейчас продолжать заниматься делом, для которого ещё с молодости был подготовлен своим образованием. Он мог бы сказать, что он врач, а не солдат; целитель, а не убийца. Однако Блад заранее знал их ответ. Они заявили бы ему, что сегодня каждый, кто считает себя мужчиной, обязан взять в руки оружие. Они указали бы ему на своего племянника Джереми, моряка по профессии, шкипера торгового судна, к несчастью для этого молодого человека недавно бросившего якорь в бухте Бриджуотера. Они сказали бы, что Джереми оставил штурвал корабля и взял в руки мушкет, чтобы защищать правое дело. Однако Блад не принадлежал к числу людей, которые спорят. Как я уже сказал, он был самостоятельным человеком. Закрыв окна и задёрнув занавески, он направился в глубь уютной, освещённой свечами комнаты, где его хозяйка, миссис Барлоу, накрывала на стол. Обратившись к ней, Блад высказал вслух свою мысль:
Я вышел из милости у девушек, живущих в доме через дорогу.
В приятном, звучном голосе Блада звучали металлические нотки, несколько смягчённые и приглушённые ирландским акцентом, которые не могли истребить даже долгие годы блужданий по чужим странам. Весь характер этого человека словно отражался в его голосе, то ласковом и обаятельном, когда нужно было кого-то уговаривать, то жёстком и звучащем, как команда, когда следовало кому-то внушать повиновение. Внешность Блада заслуживала внимания: он был высок, худощав и смугл, как цыган. Из-под прямых чёрных бровей смотрели спокойные, но пронизывающие глаза, удивительно синие для такого смуглого лица. И этот взгляд и правильной формы нос гармонировали с твёрдой, решительной складкой его губ. Он одевался во всё чёрное, как и подобало человеку его профессии, но на костюме его лежал отпечаток изящества, говорившего о хорошем вкусе. Всё это было характерно скорее для искателя приключений, каким он прежде и был, чем для степенного медика, каким он стал сейчас. Его камзол из тонкого камлота был обшит серебряным позументом, а манжеты рубашки и жабо украшались брабантскими кружевами. Пышный чёрный парик отличался столь же тщательной завивкой, как и парик любого вельможи из Уайтхолла.
