В день 20-летия со дня смерти Иосифа Бродского мы впервые публикуем русский перевод стихотворения Анны-Марии Бродской-Соццани, посвященного ее отцу
Текст: Юрий Лепский/РГ
Фото: Марианна Волкова, Юрий Лепский
Я сделал этот снимок несколько дней назад в Венеции, на острове Сан-Микеле, острове мертвых, где нашли последнее пристанище Стравинский, Дягилев, Вайль и Бродский. На мраморном надгробии Иосифа Бродского скотчем была приклеена записка: «Привет тебе, Иосиф, из Питера. Прости. Без тебя одиноко. До встречи. В.К.». Кто такой (или такая) «В.К.», я не знаю. Записка намокла, в это время в Венеции шли проливные дожди. Думаю, что теперь ее просто смыло с мрамора плиты.
Я вспомнил о ней только потому, что этот клочок намокшей бумаги, как и множество иных свидетельств, указывают на особенности памяти об этом поэте и человеке. К нему и по сей день относятся как к живому. Каждый — читающий его или помнящий о нем — вступает с ним в диалог, глубоко личный и даже интимный. У каждого из его читателей и друзей — свой Бродский, своя территория общения с ним. Его ближайший друг, славист из Амстердама Кейс Верхейл рассказывал мне: «…Я говорю с ним уже несколько лет подряд. Мы встречаемся минимум раз в неделю. Это происходит в моих снах, повторяющихся с удивительным постоянством. Мы встречаемся не в России, может быть, в Париже, или в Риме, или в Амстердаме… Мы разговариваем. Причем и я, и он знаем, что он умер, что его уже нет. Но это никак не мешает нашей беседе, дело даже не в содержании этих снов. Главное — это сам процесс общения… Когда я просыпаюсь, то прекрасно помню его лицо, его настроение, выражение его глаз, жесты, мимику, я слышу его голос. Но вот о чем мы с ним говорили — не помню. Напрягаю память, пытаюсь уловить какие-то детали разговора, но — тщетно. И я говорю себе: ну ничего, до следующей встречи осталось немного…»
Может быть, таинственный «В.К.» — это Верхейл Кейс? Не знаю, да и не это важно в конце концов. Главное — кем и чем остается человек среди живых.
В мае прошлого года во дворе знаменитого питерского дома Мурузи на перекрестке улицы Пестеля и Литейного проспекта собрались его друзья: весь поэтический мир отмечал тогда 75-летие Бродского. Поэт вырос в этом доме и в этом дворе, отсюда он вынужден был уехать навсегда.
Этот двор и этот дом знают все его поклонники и друзья. Но на этот раз сюда пришел человек, который оказался здесь впервые, — его дочь Анна-Мария. Она была его счастьем, он звал ее Нюшей. Его не стало, когда Нюше не исполнилось и трех лет. Ну что она могла запомнить об отце? Конечно, ее окружили журналисты, задавали ей кучу вопросов, в том числе интересовались, что она читала из Бродского. Помню, как она хорошо ответила. Она сказала, что читала немного, что будет и впредь читать понемногу и медленно, чтобы продлить это общение с отцом на всю оставшуюся жизнь. Это ее способ памяти о нем.
Стихотворение Анны-Марии «Моему отцу», которое вы прочтете сегодня, публикуется на русском впервые. Это первый результат ее общения со стихами отца, ожившей памяти о нем. Это и ее первый поэтический ответ на его стихотворение «Моей дочери», обращенное к ней.
Мне остается добавить только, что в переводе стихов помимо известного переводчика и знатока поэзии Бродского приняла участие Настя Кузнецова — дочь поэта, постоянно живущая в Питере. В этом же дворе сестры познакомились, обнялись и наплакались. Вот так удивительно продолжается жизнь Иосифа Бродского в сотнях, а может быть и тысячах жизней тех, кто его любит и читает.
TO MY DAUGHTER / МОЕЙ ДОЧЕРИ
Дай мне другую жизнь — и я буду петь
в кафе «Рафаэлла». Или просто сидеть
там же. Хоть шкафом в углу торчать до поры,
если жизнь и Создатель будут не столь щедры.
Всё же, поскольку веку не обойтись
без джаза и кофеина, я принимаю мысль
стоять рассохшись, лет двадцать сквозь пыль и лак
щурясь на свет, расцвет твой и на твои дела.
В общем, учти — я буду рядом. Возможно, это
часть моего отцовства — стать для тебя предметом,
в особенности когда предметы старше тебя и больше,
строгие и молчат: это помнится дольше.
Так что люби их, даже зная о них немного, —
пусть призраком-силуэтом, вещью, что можно трогать,
вместе с никчёмным скарбом, что оставляю здесь я
на языке, нам общем, в сих неуклюжих песнях.
Иосиф Бродский, 1994
Перевод Андрея Олеара
TO MY FATHER / МОЕМУ ОТЦУ
Касаюсь запотевшего стекла,
и тень в ночи за краткий миг тепла
вдруг сделается ближе, дрогнет нить…
Воображенье? Может быть…
Ты поплотнее запахнул пальто,
бренча в кармане рифмами, зато
покой обрёл на дальних берегах.
Как там дышать? Там страшно? Этот страх
неведом мне сейчас, раз жизнь — дары,
паденья, взлёты, правила игры,
но с той, застывшей, стороны стекла
ты ждёшь, я чувствую. И я к тебе пришла.
Вся память — голоса внутри и вне —
тобою откликается во мне.
Звонок последний в колледже звенит,
но ты не здесь, ты там, где твой гранит.
Тоски, любви и голоса во мгле
мне никогда не хватит на земле.
Анна-Мария Бродская, 2015
Перевод Анастасии Кузнецовой и Андрея Олеара
Hampstead Hill Gardens, 20 – новая точка на карте русскоязычного Лондона. Здесь во вторник открылась мемориальная табличка, посвященная Иосифу Бродскому. Она появилась в год 75-летия со дня рождения поэта – на здании, в котором Бродский часто гостил, когда оставался в Лондоне.
Открыла табличку Анна Бродская-Соццани – 22-летняя дочь Иосифа Бродского. Анна, родившаяся в США, жившая в Италии и Англии, не говорит по-русски, свою приветственную речь для собравшихся она зачитывала на английском языке:
«Дом очень важен, и те, кто живут в хороших условиях, зачастую воспринимают это как данное. Но у многих людей нет постоянного дома, они скитаются по миру и находят убежище. Мне кажется, очень важно чтить память художников, писателей и музыкантов, которые напоминают нам о том, что по-настоящему важно в жизни…»
Открытие продолжилось чтением стихов Иосифа Бродского на русском и английском языках. После этого Russian Gap поговорил с Анной об отце, воспоминаниях и собственных взглядах на жизнь.
Анна, как вы относитесь к тому вниманию, которое вам уделяют из-за того, что вы дочь Иосифа Бродского?
Я понимаю, что для многих волнующе встретиться с ребенком знаменитого писателя, человека, который воодушевляет тебя. И для меня это важно, так как мне не представилась возможность узнать отца по-настоящему (Бродский умер, когда Анне было 2,5 года – прим. RG). Мне всегда важно слышать истории, которые люди рассказывают про него, воспоминания, которыми они делятся. Многие люди, потерявшие своих родителей в раннем возрасте, не имеют возможности узнать столького о своих родителях от других людей.
А что вы будете рассказывать про дедушку своей дочери?
Когда моя дочка вырастет, у нее будет возможность прочитать его книги. Когда я была маленькая - того же возраста, что и моя дочка Шейн сейчас, где-то 3 года, мы были у бабушки и дедушки в Тоскане, отец посадил меня на колени, стал рисовать и рассказывать детскую историю про кошку, которая много ест. Моя мама сохранила эти наброски. Недавно она скрепила их вместе, и получилась маленькая книжка. Она отдала ее мне, я прочитала ее моей дочке и рассказала про дедушку – не того, которого она знает сегодня, а другого дедушку. Она обожает эту книжку, постоянно просит прочитать ее снова и снова.
Я слышала, вы снова уезжаете в Италию?
Да, я уезжаю в Италию завтра на три года, чтобы изучать иллюстрацию, в школе, где учат рисовать комиксы. Очень взволнована!
А интересна ли вам как страна Россия? Вы следите за тем, что в ней происходит?
Я немного знакома с политической ситуацией в России, с проблемами коррупции, знаю, что Россия – огромная страна, поэтому, мягко говоря, очень плохо организована. Знаю про конфликт между Россией и Америкой и тем, как СМИ освещают эту ситуацию. А что? Вы хотите узнать что-то конкретное?
Не хочу ставить вас в неудобное положение и просить говорить о том, о чем говорить не хочется. Но интересны ваши комментарии по поводу происходящего - по поводу политического напряжения между странами, в частности.
Все нормально, я могу обо всем говорить. Тут хочется процитировать моего отца, сказав, что жизнь - это не выбор между хорошим и плохим, а выбор между плохим и еще хуже. Я считаю, что это хорошее описание тому, что происходит в политическом мире между Россией, Англией и Америкой.
Если бы у вас была возможность жить в любой стране мира, какую бы страну вы выбрали?
Сейчас во всем мире столько проблем! Все страны в сложных ситуациях. Например, проблемы с радиацией на Фукусиме - о ней никто не говорит, но она распространяется повсюду в мире. Существуют другие значительные проблемы - такие, как быстрый упадок состояния окружающей среды или вымирание многих видов живой природы. Многие политики говорят о завоеваниях, или о том, как они хотят защитить весь мир. Особенно часто говорят об этом в Америке - с их покровительственным отношением к остальному миру, что, на самом деле, является проявлением ужасного эгоизма. Но они никогда не говорят о том, что по-настоящему важно - как, например, сохранение природной среды, предоставление равных прав и возможностей для всех, переход с денежно-ориентированной экономики к экономике, которая основана на ресурсах, и где основной принцип - сотрудничество, когда мы делимся друг с другом, вместо того, чтобы обманывать друг друга ради быстрой выгоды. Ни один политик или политический строй не будут иметь никакого авторитета для меня, пока они не начнут говорить о том, что по-настоящему значимо, представлять проекты, способные изменить что-то. Сейчас они просто сотрясают воздух пустыми разговорами.
Неужели в мире не существует места, где все было бы хорошо?
Сейчас существует много проектов и инициатив, стремящихся изменить мир к лучшему. Как, например, The Venus Project Жака Фреско. Человек, который основал эту организацию, создаёт уникальные проекты, сочетающие природу и технологию, если вы посмотрите на его дизайны, они абсолютно потрясающие. Существуют такие благополучные страны, как Дания. Или Коста-Рика, в которой есть такая организация, как Университет Мира; насколько я знаю, у них даже не было армии до последнего времени. Хотя к сожалению, несмотря на все эти инициативы, в мире, ориентированном на деньги, все они в конечном итоге станут тем, против чего изначально боролись. Например, NHS задумывалось как общественное здравоохранение, а сейчас превращается в частное. Изначально эта организация была попыткой привести к равенству, однако без переосмысления основных ценностей западного мира все такие попытки приведут к краху.
Вы бы сами не хотели заниматься политикой, чтобы все это изменить?
Нет. Нет, я так не думаю. Как сказал Бакминстер Фуллер, чтобы изменить существующую реальность, надо создать новую, которая сделает существующую реальность устаревшей. Бесполезно сражаться с существующей реальностью, необходимо создавать что-то новое. Я считаю, что политика в ее современной форме в настоящее время устарела. Политика, по идее, нужна лишь для того, чтобы помогать людям взаимодействовать и самоорганизовываться. Это здорово, я бы с удовольствием поучаствовала в такой самоорганизации, общении между людьми, обсуждении инициатив! Но этого никогда не произойдет при существующей системе, потому что правительство коррумпировано и всегда таким было.
А может ли искусство изменить мир к лучшему?
Да, почему нет? Уверена, что может. Художник может быть очень убедительным в своем выражении. Но настоящие перемены не придут только благодаря искусству. Картина может вызвать сочувствие – что совершенно необходимо, если вы хотите помочь кому-то. Но вам также нужны научные разработки, предоставляющие искусству каналы для коммуникации, дающие инструменты влиять на мир. Искусство и наука должны взаимодействовать и объединяться, чтобы действовать вместе, - только тогда могут быть настоящие перемены.
***
Памятная табличка Иосифу Бродскому установлена по инициативе “Фонда русских поэтов”, созданного профессором Валентиной Полухиной, главным британским исследователем жизни и творчества Бродского. Как сказала на открытии Полухина, она подготовила 10-страничный документ, который содержит список всех лондонских мест, связанных с жизнью поэта. Однако именно Хэмпстед стал самым важным местом. Скромная табличка, которая появилась на этой неделе, в следующем году будет заменена настоящей мемориальной доской синего цвета – так называемой blue plaque.
Валентина Полухина
Друзья Иосифа Бродского читают его стихи
Мемориальная табличка была открыта при поддержке Посольства РФ
Текст: Катерина Никитина, Татьяна Кропачева
Фото: Катерина Никитина
ДОЧЬ ИОСИФА БРОДСКОГО ВПЕРВЫЕ ПРИЕХАЛА В РОССИЮ.
COLTA.RU ПОГОВОРИЛА С НЕЙ В ПЕТЕРБУРГЕтекст: Сергей Полотовский
Алексей Тихонов / Colta.ru
Анна Александра Бродская-Соццани, 22 года, красавица — как Кира Найтли, которой не нужно ничего дорисовывать, — живет на пособие в сельской Англии, собирается учиться на иллюстратора в Италии, но вряд ли устроится по специальности, поскольку принципиально не желает торговать искусством.
— Как вы представляетесь при знакомстве?
— Привет, меня зовут Анна.
— Вот вы завели разговор в пабе. Вас спрашивают, чем вы занимаетесь, — вы что отвечаете? Какое вы даете себе определение? Не первым делом, понятно. Но все-таки. Я, мол, оттуда-то, делаю то-то.
— Это длинная история. Я родилась в Нью-Йорке, жила там десять лет. Потом семь лет в Италии, потом переехала в Англию и там уже пять лет. Сейчас я живу в деревне, довольно обособленно, со своим партнером и двухлетней дочкой.
— Отсюда у вас такой приятный британский акцент. И вообще голос красивый. Вы не думали об актерской карьере?
— В детстве, маленькой девочкой, думала, может быть. Но теперь такая идея мне совсем не нравится.
— Расскажите про ваше образование — вы же точно где-то учились.
— Да. Сначала в Америке, в Бруклине, посещала очень хорошую художественную школу, потом, уже в Италии, — британскую школу, а когда мне исполнилось 17, мама отправила меня в английский пансион в Кембридже. Там у меня не очень складывалось. Корпуса расположены таким образом, что невозможно не опаздывать на занятия хотя бы на пять минут. Потому что всё в разных частях города. А если ты последовательно опаздываешь, тебя запирают в комнате с 7 вечера до 8 утра. Так что я выпрыгивала из окна и убегала. Меня оттуда исключили где-то через год. Потом я начала учиться в Лондоне, но к тому времени я уже достаточно разочаровалась в университетской среде и вскоре бросила учебу.
— Какой у вас был профилирующий предмет?
— Я же не университет бросила, а среднюю школу. Мы занимались фотографией, театром, английской литературой. Еще итальянский учила.
— Вы же знаете, что Иосиф Бродский тоже бросил школу в старших классах.
— Да. Общедоступное образование слишком регламентировано. Стиль преподавания и формат уроков подходят только немногим избранным. Но по большей части это не столько образование, сколько программирование на то, чтобы вырасти и встроиться в общество, получить работу. Это неестественная среда для развивающегося человека.
Алексей Тихонов / Colta.ru
— Вы росли на Мортон-стрит?
— Нет, я там родилась, но вскоре мы переехали в Бруклин-хайтс.
— Вы с раннего детства знали, кто вы? Генетически. То есть вы не помните себя без этого знания?
— О папе? Да, я это знала всегда. Дома висели его фотографии. У меня сохранилось несколько воспоминаний о нем. Плюс его друзья. И разные другие вещи. Помню, как прочла его стихотворение «Törnfallet» , посвященное маме, именно в Швеции, ровно там. Когда я это поняла, я схватила книжку и побежала по «шведскому лугу», выкрикивая эти строчки.
— В Англии, когда вы с кем-нибудь общаетесь в быту, люди часто понимают, кто вы? Чья вы дочь.
— Нет. В Англии он не так-то знаменит. Уж точно не так, как в России.
— А в Америке?
— Я жила там 11 лет назад. Маленькой девочкой. Я общалась только с детьми.
— Вы наверняка свободно говорите по-итальянски.
— Да, неплохо. Я уже пять лет там не живу, так что надо будет подтянуть.
— Французский?
— В школе учила.
— То есть...
— Практически нет. Я могу сказать «жё вудре ле пуасон» и «у э ле фромаж?»
— Как вышло, что вы не говорите по-русски?
— К сожалению, не было возможности. В 9 лет я учила русский с преподавателем, но она умерла от мозговой опухоли. В 10 лет я переехала в Италию, где, понятное дело, надо было говорить по-итальянски. На это ушло несколько лет. А потом в 17 лет попала в английский пансион, и там изучение русского не могло стать первостепенной задачей. Потом родилась дочка, и опять стало не до того. Теперь она ходит в садик, и я хочу взяться за русский. Сестра и babushka обещали давать мне уроки.
Алексей Тихонов / Colta.ru
— Вы общаетесь с русскими родственниками?
— Вы имеете в виду с babushka по маме?
— И с ней, и с другими.
— С Андреем (Андрей Басманов, сын Иосифа Бродского. — Ред. )? Мы встречались на днях. Мы сходили в ресторан с переводчиком. Приятно провели время.
— Вчера (в музее Ахматовой) вы выступили с пламенной речью против авторского права и сорвали аплодисменты. Странность заключается в том, что в зале сидели люди, которым не раз приходилось обращаться в фонд Бродского за разрешением на публикации.
— Я выступала не от фонда, а от себя. Я не могу и не хочу говорить от имени фонда, это мои собственные убеждения. Я считаю, что авторское право — устаревшее понятие.
— Вы полагаете, что следует отменить любой копирайт?
— На мой взгляд, в сегодняшнем мире, где все стремительно оцифровывается, неизбежным образом все это отойдет в прошлое.
— В информационную эпоху информация — капитал.
— Если вспомнить крупных художников ХХ века, то за несколькими исключениями они все отлично себя продавали.
— Такое поведение диктует наша среда. Но представьте себе общество, в котором деньги не играют роли.
— Коммунизм.
— Нет. Такие проекты, как коммунистический, пытались добиться равенства, но оставались в монетаристской парадигме. Отсюда удручающий результат. Представьте экономическую модель, в которой уже нет потребности продавать свой труд. Люди бы тогда просто творили. Эйнштейну, например, не платили. Или Тесле. Но они занимались своим делом, потому что у них была внутренняя потребность. Поэтому несправедливо, что художник, который делится своим искусством, должен в то же время понимать, что, ничего не продав, он будет жить хуже.
Алексей Тихонов / Colta.ru
— Книги, по-вашему, не надо продавать? Просто раздавать?
— Было бы здорово. Бакминстер Фуллер сказал, что вместо того, чтобы бороться с существующей реальностью, надо стараться создавать новую. Новую систему, новую модель. Поэтому чем заниматься мелкими деталями, нужно смотреть в корень: причина всех зол — монетаризм.
— Нет. Он вроде не дошел до выставления своей кандидатуры, но я вообще не голосую. Даже если бы выборы не были подстроены — а они подстроены, — большинство политиков защищают интересы больших корпораций и говорят о том, что нужно им. Поэтому они не поднимают серьезные вопросы — например, биологическое разнообразие или неравенство. Они рассуждают только о поверхностных вещах.
— Эл Гор вроде много говорит про экологию.
— Видите, если вы пытаетесь что-то поменять в монетаристской парадигме, ничего не получится. Потому что людей интересует финансовый результат и им невыгодны перемены, которые должны произойти. Например, «Гринпис» — некоммерческая организация, живущая с пожертвований. Не знаю точных данных, но подозреваю, что больше всего им жертвует мясная промышленность, несущая ответственность за вырубку амазонских джунглей. Чтобы там паслись коровы или выращивалось зерно на корм скоту. Но поскольку это один из крупнейших источников финансирования, «Гринпис» не может говорить о такой огромной силе, дестабилизирующей экологию, а вместо этого поднимает другие, более мелкие вопросы. Потому что экологов тоже интересует финансовый результат. Они не виноваты. Так всегда будет происходить в монетаристской парадигме, которой имманентен эгоизм.
— Это часть человеческой природы.
— Человеческая природа сидит в ДНК, но наше поведение обусловлено средой.
Человеку в принципе свойственно сотрудничать. К обратному нас вынуждает система, основанная на конкуренции. Возьмем, к примеру, лентяя, который не хочет палец о палец ударить. Он тоже имеет право на жизнь, на то, чтобы быть собой. А система заставляет его горбатиться на невдохновляющей работе. День-деньской. И это развращает.
Алексей Тихонов / Colta.ru
— Вы так против конкуренции, но на ней строится искусство.
— Я считаю, что конкуренции тоже есть место. В детских играх, в спорте. В дружеских состязаниях. Но в принципе конкуренция подрывает основы человеческого достоинства. Гораздо лучше сотрудничать. И на этом строить свое общение с людьми. А конкуренцию оставим спорту. Всегда должен быть выбор. Нельзя заставлять человека конкурировать. Некоторым редким людям это идет на пользу. Но невозможно выстраивать общественную модель, выгодную единицам. Это нечестно. И так мы не сможем все реализовать свой потенциал.
— В Петербурге вас принимают как принцессу. Как рок-звезду. Вспышки фотоаппаратов.
— Здесь все бесконечно добры ко мне. Сплошное гостеприимство. Все спешат рассказать, как дорог им был мой отец, его книги. Но кроме вчерашних чтений в музее Ахматовой меня не преследовали фотографы.
— У меня Твиттер.
— Фейсбук?
— Нет. Я стерла свой аккаунт и не собираюсь его возобновлять.
— Но Фейсбук же как раз про свободный обмен информацией.
— Нет. Это все реклама и алгоритмы. Если вам что-то понравилось, вам показывают похожее. И в итоге вы оказываетесь в своего рода коконе. И видите только то, что вам приятно. Это уже не сотрудничество, а сегрегация. Вы отсекаете каких-то людей. К тому же, как вы знаете, вся информация с Фейсбука попадает прямиком в базы данных Агентства по национальной безопасности США.
— А разве в жизни не так же? Вы же выбираете друзей, выбираете, с кем общаться.
— Это так, но Фейсбук имитирует худшее, самое поверхностное, что есть в жизни.
— Ваш отец в одном эссе призывал всех офисных сотрудников требовать от начальства, чтобы на ночь в здания пускали бездомных. Читали?
— Нет. Я мало читала своего отца. Несколько стихотворений, эссе из «Less Than One» , нет, из книги «On Grief and Reason» . Мне хочется растянуть это на всю жизнь, чтобы наши отношения продолжались как можно дольше. Чтобы всегда можно было прочесть что-то новое.
По просьбе COLTA.RU Анна Бродская прочитала для нас два стихотворения. Одно — «Bosnia Tune» Бродского. Второе — текст лондонского MC Roots Manuva .
Валентина Полухина - выдающийся исследователь творчества и биографии Иосифа Бродского - для меня авторитет непререкаемый. И если она звонит и говорит: "Приезжайте, я познакомлю вас с замечательным человеком", надо ехать, не раздумывая. Так было и на этот раз. На лавочке, среди опавшей листвы во дворе Фонтанного дома в Санкт-Петербурге рядом с Полухиной сидела молодая очаровательная женщина. "Знакомьтесь, - сказала Валентина Платоновна, - это Настя Кузнецова".
Мы познакомились, и как только я что-то спросил и Настя стала отвечать, нечто произошло со мной: потрясение от мгновенно узнаваемой манеры речи, мимики, жестикуляции, взгляда, лексических оборотов... Всё выдавало в ней Бродского: внешность, речь, биоритмика, энергетический заряд. Полухина сочувственно глядела на меня, вполне понимая, что со мной происходит. Я же не уставал поражаться. Хотя все происходящее, строго говоря, было весьма обыденным и вполне объяснимым. Я говорил с дочерью Иосифа Бродского.
Настя настороженно относится к журналистам и старается не давать интервью. Я в этом смысле исключением из ее правил не являлся. И если бы не авторитет Валентины Полухиной, буквально уговорившей Настю ответить на несколько вопросов для "Росийской газеты", вы не прочитали бы о ней ни строчки.
- Настя, давайте начнем с вашей мамы. Расскажите о ней.
Ну что же я могу о ней такого особенного рассказать? Моя мама, Марианна Кузнецова была балериной в кордебалете Кировского театра. Закончила Вагановское училище. Там училась вместе с Наташей Макаровой, Нуриев, по-моему учился курсом старше. Это был звездный класс. Тем не менее мама осталась в кордебалете, о чем, кстати, никогда не жалела. Она не была публичным человеком. Скорее даже закрытым. Но с гастролями театра она объездила весь мир. И благодаря ей для меня в отличие от большинства советских детей мир никогда не был чем-то за семью печатями. Мама - в Японии, мама - в Америке, мама - во Франции. Потом она приезжала и привозила кучу всего интересного. Так что детство мое было вполне счастливым, нескучным и без особых потрясений.
- А где вы тогда жили?
Лет до пяти мы жили вместе с бабушкой и маминой сестрой. Когда мне исполнилось пять лет, мама вышла замуж, и мы жили сначала на улице Римского-Корсакова, в доме с атлантами, рядом с театром. А потом, когда я пошла во второй класс и у меня родился брат, мы переехали на улицу Зодчего Росси. Там семейство наше прожило до 96-го года, если мне память не изменяет. Потом дом расселили, и нас раскидало по городу. Теперь я живу в Ручьях. Это почти деревня, но до центра всего час езды.
- А та квартира, куда вас привезли из роддома?
Первые два месяца после моего рождения мы с мамой жили у дедушки, на улице Седова.
- Настя, когда вы узнали, кто ваш отец?
Мне было тогда 23 года. Как-то вечером мы сидели с мамой на кухне, и я уже не помню, с чего возник этот разговор. Но в какой-то момент мама вдруг сообщила, что мой отец - Иосиф Бродский. Не могу сказать, что меня это поразило или потрясло. Не скрою: в общем было приятно. Но кое-что я и раньше подозревала.
- Что значит "подозревала"?
Ну, во-первых, я знала, что мама с Иосифом дружили.
- А откуда вы это знали?
Да от мамы же и знала. У них была компания: Гарик Восков, Иосиф, Миша Барышников... Как сейчас говорят, молодежная тусовка. Я знала, что они дружили достаточно близко. Ну и опять-таки, когда смотрела в зеркало, какие-то мысли на эту тему возникали.
- У вас с мамой были нормальные отношения?
Да, мы всегда были близки с мамой. Без особого пафоса, но близки.
- Можно ли сказать, что ваша жизнь поделилась на "до" и "после"?
Нет, нет. Другое дело, что, когда это стало известно не только маме, Иосифу и мне прибавилось проблем.
- Например?
Например, с журналистами начались всякие истории. Кто-то выступил на тему "детей лейтенанта Шмидта", но тема не стала популярной, поскольку никаких выгод лично для меня эта история не дала. Кроме общего культурного пространства, нас с Иосифом Александровичем ничего не связывало, мы даже не успели пообщаться. Я знаю, что "он был в курсе", так или иначе через общих друзей помогал маме. Была даже идея отправить меня учиться в американский Анн-Арбор, где он тогда преподавал. Но родители поступили хитро. Они заявили мне: есть вариант на год отправиться учиться в Америку, но для этого надо отлично закончить первый курс в институте. "Еще чего, - подумала я, - у меня, кроме учебы, что, дел никаких нет?!" Естественно, наотрез отказалась. Тем более про Иосифа я тогда не знала.
- А если бы знали?
Ну, может быть, я тогда иначе бы восприняла эту идею.
- А где вы тогда учились?
В педагогическом институте, на русской филологии. По образованию я - учитель русского языка и литературы.
- И что, вы действительно стали учителем?
Ну, в каком-то смысле. Еще учась в институте, я подрабатывала частными уроками. Обучала английскому языку. Но уже лет в восемь поняла, что хочу переводить книжки. Это вот и стало моей профессией. К счастью, у меня сложились отношения с одним из питерских филиалов издательства "Эксмо". И теперь я занимаюсь тем, что люблю, что умею, да еще и деньги за это получаю.
- Как вы думаете, Настя, почему ваша мама все-таки сказала вам о вашем отце?
Наверное, не хотела, чтобы надо мной висела, какая-то неопределенность или недосказанность. Теперь, будучи мамой, я понимаю, что моя мама сказала мне все это очень вовремя: я уже не была подростком, когда такие новости сшибают с ног, я была достаточно взрослой девушкой, чтобы принять все спокойно и продолжать жить как жила.
- Настя, если не секрет, как сложилась ваша личная жизнь?
Не секрет. Первый брак был в юности. Мы с моим первым мужем до сих пор лучшие друзья. Второй брак - в 97-м году. Муж - университетский биолог. Через пять лет родился сын Сашка.
- Стишки сочиняет?
В три года сочинял. Но сейчас занят более серьезным делом: они с приятелем пишут роман в жанре фэнтэзи.
- По-английски не говорит?
Не говорит. Пока.
- Расскажите о ваших отношениях с Бродским?
Мы не были знакомы. Если вы имеете в виду "культурный аспект", то его стихи я и услышала, и прочитала достаточно рано. Они стали естественной частью моего мира.
- Вы знали стихи Бродского до того вечера?
Ну, конечно! И стихи знала, и голос его слышала, в записи. И поскольку до Иосифа я не слышала ни одного поэта, читающего свои стихи, то именно его манера чтения стала для меня естественной, наиболее органичной. То есть я думала, что так и надо, так и должно быть. Позднее, когда стала читать и слушать других поэтов, поняла, что планка очень высока, большинство до нее даже не дотягивали.
- Были у вас какие-то любимые стихи Бродского?
И были, и есть. Посвящение Леше Лосеву: "Я любил немногих. Однако сильно".
- Есть ли в вашей библиотеке его книги, с авторскими автографами?
- А когда вы прочитали его эссеистику?
Значительно позднее, где-то в начале девяностых.
Поразил строй речи. Опять же, абсолютно естественный и понятный.
- В чем вы похожи с отцом, как вам кажется?
Лучше бы у меня был мамин характер, жилось бы легче.
- А какие-то отношения с сыном Бродского Андреем Басмановым у вас есть?
Ну, конечно. Нас познакомил один из моих поклонников. Еще задолго до "того вечера". Пригласил его к нам домой на улицу Росси. Меня очень озадачила мамина реакция. Андрюша ручки целовал и каблуками щелкал, как это было принято среди питерских хиппи, а мама ехидно посмеивалась. Я никак не могла взять в толк, что происходит.
- А как Андрей узнал, что вы - брат и сестра?
С его первого визита прошло года четыре. Другой знакомый пригласил меня на улицу Марата, к Андрею, на его день рождения. И вот в какой-то момент я вызываю его на кухню и говорю: Андрюша, у меня для тебя есть подарок. И, собственно, излагаю ему всю эту историю. Андрей был в некотором шоке, но потом как-то сжился с этой мыслью.
- А Саша знает, чей он внук?
Да, знает. И гордится, но без фанатизма.
- Как вы узнали, что отец умер?
Это я помню очень хорошо. Мы сидели в какой-то компании вечером. Пришел мой тогдашний молодой человек, сказал: "Сядь на стул". Я села. Только тогда он сообщил: "Бродский умер". Я замолчала. Сидела и молчала. Долго не могла сказать ни слова.
Все эти полтора года, которые я знала, кто мой отец, я собиралась ему написать. Не очень понятно, что именно, но написать хотелось. И тут вдруг я отчетливо поняла: все, поезд ушел. Жаль...
Его друзья и близкие упорно хранят молчание о его частной жизни. Мария Соццани готова обсуждать творчество своего супруга Иосифа Бродского, но никогда не поддерживает разговор о его личной жизни и об их семье. Известно лишь одно: Иосиф Бродский был очень счастлив последние пять лет своей жизни.
Эмиграция
В аэропорту «Пулково» в день эмиграции. 4 июня 1972 г.
4 июня 1972 года самолет уносил Иосифа Бродского в Вену. Его лишили гражданства и заставили покинуть Родину. В Вене его уже ждал Карл Проффер, который тут же озвучил приглашение на работу от Мичиганского университета.
Бродский в Нью-Йорке.
Бродский совсем не склонен был строить из себя жертву. Он провел некоторое время в Европе, познакомился с западными литераторами и отправился в США, чтобы начать работу в качестве приглашенного поэта. Талантливый, получивший признание мирового сообщества, не имея даже полного среднего образования, он стал одним из любимейших лекторов университета. А дальше он стал читать свои лекции в Канаде, Франции, Ирландии, Швеции, Англии, США, Италии.
Он не изучал педагогику и не владел никакими методиками. Но он входил в аудиторию и начинал свой неизменный диалог о поэзии, ее значении в жизни. В итоге лекция, семинар, форум или просто встреча превращались в захватывающее поэтической действо.
Бродский во время своей лекции.
Правда, часто манера преподавания шокировала его коллег, но им пришлось смириться с причудами гения. Он мог курить во время лекции и пить кофе. Вскоре это уже никого особо не удивляло, даже странно было представить Бродского без сигареты.
Лекция Бродского.
Слава его росла. Уже можно было говорить не о том, что он сделал и о чем написал, будучи гражданином Советского Союза, а о том, сколько всего успел, сменив гражданство.
Одиночество
Бродский и любимый кот Миссисипи.
Поэт, который незадолго до эмиграции перенес тяжелый разрыв с любимой, а потом оказался просто выброшенным из своей страны, нашел свое утешение в творчестве и преподавательской деятельности.
Родители Иосифа Бродского.
В 1976 году он перенес первый инфаркт, а в 1978 году ему сделали операцию на сердце. За Иосифом Бродским нужен был послеоперационный уход и забота близких людей. Но его родителям снова и снова отказывали в праве увидеть сына. Ему не позволили почувствовать тепло родительских рук. Отец и мать Бродского скончались, так и не увидев своего сына.
Была в его жизни долгая и трагичная история любви с Мариной Басмановой. В этих отношениях об будто испепелил себя. Он не смог простить возлюбленной ни ее предательства, ни собственного долгого одиночества. 
Поза закрытости и одиночества, но открыто чудесное лицо.
Отмечая свое пятидесятилетие в мае 1990 года, Иосиф Бродский говорит: «Бог решил иначе: мне суждено умереть холостым. Писатель - одинокий путешественник». Но это пророчество не сбылось.
Он был достаточно одинок и всегда подчеркивал, что одиночество позволяет острее и продуктивнее творить. Возможно, именно поэтому он долгое время не заводил никаких серьезных отношений с женщинами. Но потом в его жизни появилась прекрасная итальянка с русскими корнями.
Мария Соццани
Иосиф Бродский и Мария Соццани.
Они впервые встретились в Сорбонне в январе 1990 года. На лекцию поэта Иосифа Бродского, Нобелевского лауреата, прилетела итальянка Мария Соццани. Очаровательная красавица, изучающая историю русской литературы. Ее мать происходит из русского дворянского рода, отец трудится на высокой должности в компании «Пирелли».
Вряд ли поэт тогда выделил Марию из толпы, слишком много людей посещали его лекции. Но вскоре он получил письмо от нее из Италии. И на несколько месяцев почтовые письма стали связующей ниточкой между великим поэтом и юной итальянской студенткой.
Иосиф Бродский и Мария Соццани.
Уже летом Иосиф Бродский и Мария Соццани отправляются вместе в Швецию. Именно в Швеции очень часто бывал Бродский. 1 сентября 1990 года в Стокгольмской ратуши был заключен брак Иосифа Бродского и Марии Соццани, которая была младше поэта почти на 30 лет. Помогал устроить свадьбу великому поэту его друг, филолог-славист и переводчик Бенгдт Янгфельдт с женой.
Иосиф Бродский и Мария Соццани.
Брак поэта стал неожиданностью, как для его друзей, так и для почитателей его таланта. Уж очень скоропалительным было решение о свадьбе. Но Бродскому, как всегда, не было никакого дела до мнения окружающих. Впервые за много лет он был, наконец, безусловно счастлив. Многие друзья поэта скажут позже, что жизнь Иосифа Бродского в браке с Марией оказалась счастливее всех предыдущих 50 лет.
Иосиф Бродский и Мария Соццани.
Он очень нежно относился к своей супруге, почти по-отечески. Если взглянуть на фотографии Иосифа Бродского и Марии Соццани, то невозможно не заметить, какое-то внутреннее умиротворенное свечение обоих.
В Рождество 1993 года, 25 декабря появится стихотворение, и многие долго еще будут гадать, кто скрывается за инициалами посвящения. МБ – так всегда подписывал Бродский стихи, посвященные Марине Басмановой. Но МБ – это инициалы теперь и его супруги – Марии Бродской.
Что нужно для чуда? Кожух овчара,
щепотка сегодня, крупица вчера,
и к пригоршне завтра добавь на глазок
огрызок пространства и неба кусок.
И чудо свершится…
Стихи, посвященные Марине, были полны трагизма, ожидания чего-то неминуемого и страшного. А здесь явная, открытая надежда, ожидание чуда. И чудо действительно произошло, правда, немного раньше. 
Иосиф Бродский с супругой и дочерью.
В этом же, 1993 году, у Иосифа и Марии родилась малышка Анна. В семье общались на английском языке, но Мария пыталась научить дочь и русскому, чтобы она могла впоследствии читать произведения своего великого отца в оригинале. 
Иосиф Бродский с дочерью.
Он безмерно любил свою Нюшу, проводя с ней каждую свободную минуту. Но 28 января 1996 года сердце поэта остановилось. Он поднялся к себе в кабинет поработать, утром жена нашла его мёртвым... А Нюша еще долго будет диктовать маме письма и просить привязать их к шарику, который долетит к папе.
Дочь Бродского Анна.
Сегодня повзрослевшая Анна Александра Мария Соццани знакомится с творчеством своего отца и признаётся, что для неё это общение с самым близким человеком.
Мария перевезла тело супруга в Венецию. И сама вернулась из Америки к себе на родину, в Италию.
Рукопись Иосифа Бродского.
Иосиф Бродский передал весь свой архив до 1972 года в Российскую национальную библиотеку, а незадолго до смерти оставил указание закрыть доступ к личным записям ровно на 50 лет после своей смерти. Литературное наследие открыто для изучения и исследования. Великий поэт хотел, чтобы его оценивали по творчеству, а не по рассказам о его частной жизни.
